5.2.1.1. Личные неимущественные права, обеспечивающие целостность физического лица

а). Право на жизнь

Жизнь человека - является высшей социальной ценностью (ст. 3 Конституции Украины). Такой концептуальный подход украинского законодателя, имеет глубокие исторические кориння1, побуждает нас к нескольким основным выводам. Во-первых, жизнь человека, являясь основой человеческого свитобуття, находится на высоком иерархическом степени социальной значимости и приоритетности. Во-вторых, учитывая то место, которое в общественном сознании отводится человеческой жизни, следует сделать вывод, что все другие социальные ценности (блага) являются второстепенными и в случае конкуренции приоритетность, безусловно, должна отдаваться жизни человека. В-третьих, несмотря на то, что в соответствии с положениями Конституции Украины жизнь человека в иерархии общественных ценностей разделяет первичности с некоторыми другими, в частности, здоровьем, честью и достоинством, неприкосновенностью и безопасностью, и законодатель ушел от ответа на вопрос о их дифференциации, нас есть все основания считать, что среди всей ряда существующих равновеликих неимущественных благ сама жизнь человека является той основополагающей составляющей, которая стоит на вершине всех общественных приоритетов, и сама жизнь человека должно занимать исключительное, определяющее и первичное положение среди других социальных ценностей. Ведь при отсутствии жизни человека, все остальные блага и соответствующие права, возникающие по ним, теряют свой смысл, вследствие своего отсутствия. И наконец, в-четвертых, такое приоритетное отношение к жизни, как основной социальной ценности (блага), которая определяется законодателем на уровне фундаментальных принципов Основного закона Украины, должно иметь надлежащее обеспечение и охрану национальным отраслевым законодательством.

Такой подход является абсолютно оправданным и отвечает стремлению Украины европеизировать национальное законодательство, ведь, согласно общемировым стандартам, именно человек и его внутренний духовный мир определяются основной предпосылкой социального развития, а жизнь как первичная и системообразующая ценность составляет основу жизнедеятельности человека.

Учитывая определенную выше важность жизни, нужно указать и на то, что в научной литературе (прежде философского направления) проблема жизни человека не носила определяющий характер. Как справедливо отмечается в специализированной литературе, философия удивительно редко задавала вопрос: «Что есть жизнь?», Предпочитая размышлениям о вариации на тему жизни: смысл жизни, происхождения жизни, жизнь и смерть, жизнь и бессмертие тому подобное. Так, научные исследования в этой сфере проходили по стандартной схеме: тот или иной мыслитель поднимал вопрос жизни и сразу переходил к рассмотрению проблемы смерти или бессмертия (например, как это было у античных авторов: Тита Лукреция Кара, Марка Туллия Цицерона, или стоиков или мыслителей более поздних времен: М. Монтеня, Л. Фейербаха, А. Шопенгауэра, Фрейда), или к проблеме смысла жизни (В. Соловьев, Н. Бердяев, С. Трубецкой, И. Франко и др.) 1. Однако такой, несколько искаженный подход, имеет свои логические объяснения, ведь как писал К. Маркс: «Всякая истинная философия есть духовная квинтэссенция своего времени» 2. Учитывая это можно говорить, что в то время человечество несколько иначе воспринимало жизнь, выдвигая на первый план морально-этические и философские категории второго порядка, соответствующие духовным потребностям тогдашнего общества.

На сегодня же обуславливает необходимость выделения и философского осмысления проблемы жизни в ее самостоятельном виде, не смешивая с другими, тесно связанными проблемами. Однако такая, на первый взгляд, рафинированность данного вопроса невозможно без детального научного изучения биологических, медицинских, философских, этических, моральных, познавательных и других сторон такого многогранного явления, как жизнь. Ведь в зависимости от сферы терминовживання категория «жизнь» наделяется разнообразным содержанием. Наиболее разработано понятие «жизнь» в философской науке, однако содержание в него вкладывают разный, в зависимости от направления философского учения. Так, например, материалистическое понимание «жизни», которое основывалось на эволюционной теории, буквально сводилось к биологическому существованию человека.

Практически общепризнанной в этом контексте стала дефиниция «жизнь», которую предложил Ф. Энгельс: «Жизнь есть способ существования белковых тел, и этот способ заключается по своей сути в постоянном самовосстановлению химических составных частей этих тел» 1. Соответствующий развитие находит данное понимание и в двух формах метафизического и диалектического материализма. Различие между ними относительно понимания жизни заключалась в том, что если метафизический материализм, отрицая качественное отличие между живой и неживой материей, и рассматривая ее как неделимое целое, просто не признавал какой-либо «жизненной силы», присуща материи, то, в свою очередь, диалектический материализм пытался понять не только внешнюю сторону жизни, но и внутреннюю (глубинную), определяя жизнь как одну из высших форм движения, закономерно возникла в процессе развития материи2. И именно на последнем подходе в основном основывается современное природоведческое, биологическое и медицинское понимание понятия жизни. Так, например, естественно-понимание жизни охватывает способ существования систем, который предусматривает обмен веществ, раздражимость, способность к саморегуляции, размножения и адаптации к условиям среды. С точки зрения биологии, где кстати тоже нет единства во взглядах на понятие жизни, выделяют два основных подхода к его определению. Представители первого считают, что основным в трактовке сущности жизни является тот субстрат (белок или молекулы ДНК), который является носителем основных свойств живого. Сторонники другого направления убеждены, что жизнь нужно рассматривать с точки зрения его основных свойств (обмен веществ, самовоспроизведению и т. п.) 3. Медицинское понимание понятия жизни охватывает одну из самых высоких форм движения и организации материи, которая формируется на основе прогрессивного развития углеродных соединений, органических веществ и сформированных на их основе надмолекулярных систем4.

Возвращаясь к философским трактовок понятия «жизнь», нужно отметить, что материализм является мощным, но не единственной философским течением. Зато, как серьезная философская контртерчия набрал свое развитие идеализм. В основе данного учения лежит идея нематериальности жизни. По мнению сторонников идеализма (а скорее даже одного из направлений, который стал именоваться витализм), жизнь одухотворение материи «жизненной силой». Живет, по мнению идеалистов, отличалось от неживого наличием в живом особого нематериального принципа, поскольку живет самостоятельно движется, совершает определенные осознанные движения, делает выбор, в то время как косного (неживая) материя к этому способна. Есть учение строилось на существовании во Вселенной жизни наравне с косной (неживой) материи, чем противопоставлялись бесконечность живого и бренности неживого. Такой подход в основе своей близок по содержанию большинства религиозных течений, которые, несмотря на свое разнообразие, сводились к тому, что жизнь, как некая возвышенная одухотворенная категория, внутреннее духовное начало, моральная моралистическая или этическая категория, является упорядоченным состоянием души1.

Указанное выше является лишь общей попыткой очертить состояние современной науки в понимании понятия и сущности жизни. Конечно, множество определений понятия «жизнь» нам также предлагается как самой философией, так и науками генетики, психологии, психиатрии и т. д.. То же время, как верно отмечается в литературе «... ни одна из наук не ставит своей целью дать всеобъемлющий характеристику жизни человека, поскольку ни одна из них не обладает такой возможностью »2. Однако в рамках данного исследования нас не столько интересует общее понимание понятия «жизнь», сколько то его определение, которое бы было пригодным для правоприменительной деятельности, т. е. определение жизни как объекта права, как личного неимущественного блага. Останавливаясь на вопросах правового понимания жизни, следует отметить тот факт, что на сегодня понятие «жизнь» употребляется во многих нормативно-правовых актах и различных отраслях права. Так, в частности, в конституционном праве на жизнь, как уже определялось нами является высшей социальной ценностью, в уголовном праве на жизнь является объектом охраны, в праве социального обеспечения понятие жизни основном связывается с определенными стандартами жизнедеятельности человека и т. п.. Когда речь пойдет о гражданском праве, то согласно ст. 201 ГК Украины жизнь является личным неимущественным благом, которое охраняется гражданским законодательством Украины.

Учитывая приведенное возникает два логических вопрос. Во-первых, возможно ли создание единого правового понимания для понятия жизни, которое могло использоваться независимо от отраслевой принадлежности, и во-вторых, или возможной и целесообразной является легитимизация, т. е. нормативное закрепление данного понятия в нормах законодательства.

Что касается первого вопроса, то, по нашему мнению, такая возможность выработки универсального понятия не только возможна, но и необходима. Ведь право, учитывая его социальное назначение призвано предоставлять охрану соответствующим имущественным и / или неимущественным благам. А для того, чтобы данная охрана была полноценной и эффективной, следует иметь общее унифицированное понимание объекта, на который осуществляется такое влияние. Бесспорно, что та или иная отрасль права может иметь определенные особенности собственного влияния учитывая характерный ей метод или соответствующий объект, на который осуществляется такое влияние, что может в отдельных случаях более освещать те или иные свои признаки, но общеправовое понимание должно способствовать единству и однообразия правового воздействия на соответствующий общественный объект, в том числе и когда речь идет о жизни.

Тесно связано с этим и второй вопрос по легитимации в нормах законодательства понятие «жизнь». Однако ответ на этот вопрос не будет столь же однозначной, как на предыдущее. Так, среди юристов бытует мнение, что при формировании законодательства особое внимание следует уделять терминологии1. И с этим трудно не согласиться. Однако анализ сегодняшней нормопроектной работы в Украине свидетельствует о том, что разработчики исходят из принципа «максимальной терминологизации» и пытаются закреплять все юридически значимые сроки. Такой подход приводит к тому, что на сегодня почти каждый третий нормативно-правовой акт имеет такую составляющую, как «терминологический словарь», то есть перечень терминов и их значений, в которых они понимаются при толковании данного нормативно-правового акта. Бесспорный плюс такого подхода может заключаться в резком уменьшении так называемых оценочных понятий в законодательстве и способствовать единообразному применению соответствующих юридических терминов. Однако у данной позиции и ряд минусов. Прежде всего, такой подход нарушает философский принцип, носящий название «Бритва Оккама», и сводится к тому, что нельзя создавать дефиниции без необходимости. Во-вторых, не все сроки могут быть однозначно дефиницийовани таким образом, чтобы их можно было использовать в правоприменительной деятельности. И в-третьих, даже определив определенную категорию, мы не можем утверждать, что она будет бездокирною, ведь учитывая несчиленнисть возможных вариантов, мы должны допускать, что в отдельных случаях к легитимации данного понятия будут дублирования, несогласованности и противоречия. Кроме этого, важным является тот факт, что отдельные одинаковые термины имеют разное толкование в различных нормативно-правовых актах, не способствует их единства и единообразия, а также не дает возможности выработать общеправовых терминологию, о которой говорилось выше. Также справедливо замечание М. А. Власенко, который считает, что не нужно перегружать нормативно-правовые акты юридическими дефинициями, поскольку это лишает их гибкости и оперативности воздействия на общественные видносини1. Именно поэтому другие ученые стоят на позициях, легитимация юридических терминов нецелесообразна, даже когда речь идет о таких фундаментальных категории как жизнь. Нужно также иметь в виду, что несмотря на важность юридических терминов, все же «... содержание права состоит не в правильных или неправильных утверждениях относительно прошлого или существующего, а в нормировании поведения, прав и обязанностей »2. Поэтому, как подчеркивает Г. Б. Романовский, более важно закрепить соответствующее субъективное право (в данном случае - право на жизнь), чем пытаться дать законодательное определение жизни как личного неимущественного благу3.

По нашему мнению, важность нормирования общественных отношений путем положительного закрепления соответствующих прав и обязанностей является определяющей задачей права как социального феномена. Однако не менее важным также является и выработка юридических понятий (категорий), или, по крайней мере, характерных признаков соответствующих социальных ценностей, которые не являются юридически безразличными, ведь по своей сути выполняют роль объектов права, то есть того, на что, в принципе, данное право направляет свое действие. И без однообразного и понимание данных категорий мы не можем полноценно понимать значение самого права. Это все равно, что, определяя право собственности, мы не понимали экономической категории собственности, ее содержания и состава. Бесспорно, что мы не должны прибегать и к другим крайностям и превращать национальное законодательство в большой юридический словарь терминов и понятий, ведь это не соответствует его сущности и назначению. Легитимации должны подвергаться наиболее важные, системообразующие понятия и категории. Другое дело, что правовая наука на сегодня еще не готова выработать единого понятия жизни как личного неимущественного блага и высшей социальной ценности. И причиной этому, по нашему мнению, является недостаточная юридическая практика по данному вопросу. Однако, считаем, что больше внимания нужно сосредоточить на признаках, присущих жизни, как соответствующей правовой категории.

Первым признаком, присущим понятию жизни и характеризует его как правовую категорию, является то, что под понятием жизни следует понимать период, в течение которого происходит существования человека. Однако такой подход дает все основания к правовой биологизации жизни, игнорирование его социальной природы. Но это только на первый взгляд. В целом же, как уже отмечалось нами выше, жизнь человека неразрывно связывает в себе две основные составляющие: биологическое (как совокупность его природных, генетических и психофизиологических факторов) и социальную. Именно поэтому, по нашему мнению, близки к истине ученые, которые утверждают, что жизнь по своей сути является понятие сложное, включающее в себя два основных аспекта: биологическое существование человека и его социальное развитие как разумного существа во времени и простори1.

Также следует заметить и то, что иногда в специализированной литературе небезосновательно поднимается вопрос также и о выделении функциональной духовной составляющей в структуре життя2. Мы согласны с указанным предложением, но хотели бы выразить свое видение, что нужно вкладывать в это понятие. По нашему мнению, понятие духовной составляющей в общей структуре жизни должно быть в первую очередь направлено на обеспечение формирования внутренних моральных устоев физического лица и их соблюдения. Ведь именно духовная составляющая, как никакая другая, связана с категорией морали и нравственности человека. Однако, учитывая невысокий уровень общей духовности (морали) в обществе, нужно признать, что данная составляющая находится лишь на стадии формирования.

Завершая исследование признаков жизни физического лица, хочется особо подчеркнуть, что, сочетая такие разные по своему содержанию признаки в одном понятии, мы исходим из того, что такое сочетание носит характер неразрывности. Это означает, что биологические, духовный (моральный) и социальный аспект жизни должны рассматриваться в совокупности, создавая при этом определенную целостность. Все приведенное выше может дать нам основания считать, что основными признаками жизни как личного неимущественного блага является наличие биологического существования, духовного (нравственного) начала и социального функционирования человеческого организма как единого целого.

Такая полисемантичность правового понимания жизни как правовой категории побуждает нас к необходимости определенного разграничения гражданско-правовой охраны жизни, а точнее гражданско-правового воздействия на общественные отношения, объектом которых являются жизнь. По нашему мнению, учитывая указанные выше три основных составляющих (биологическое, духовное (моральное) и социальное) в структуре жизни как личного неимущественного блага, делают его целостной категорией, мы приходим к выводу, что для охраны биологической составляющей жизни необходима конструкция специального личного неимущественного права - права на жизнь. Что же касается обеспечения духовной (моральной) и социальной составляющей, то, по нашему мнению, учитывая огромное количество возможных сфер проявления соответствующей социальной активности конструирования единого права, каким бы осуществлялась эффективная правовая охрана духовного (нравственного) начала и социального функционирования и развития человеческого организма , невозможно. Поэтому в данном случае нужно применять широкий комплексный взаимообусловленный механизм правового воздействия на соответствующие общественные отношения, который бы наиболее полно и эффективно обеспечил охрану духовной и социальной составляющей жизни человека. Составной такого механизма могли бы служить личные неимущественные права, обеспечивающие социальное бытие физического лица, о чем будет идти речь ниже.

Теперь же остановим свое внимание на праве на жизнь, как фундаментальном праве человека. Исследуя генезис законодательного закрепления права на жизнь, следует констатировать, что несмотря на его чрезвычайную важность он не находила своего положительного закрепления даже в Конституциях СССР и УССР. Единственное, чем ограничивались законодатели того времени, - это предоставлением возможности судебной защиты в случае посягательств на жизнь (ст. 57 Конституции (Основного закона) СССР (1977), ст. 55 Конституции (Основного закона) Украина (1978)). И поэтому неудивительно, что впервые право на жизнь было провозглашено в ст. 3 Всеобщей декларации прав человека (1948), однако определенный декларативный стиль данной нормы не давал возможности понять содержание и объем данного права. Вторым международным документом, который не только подтвердил наличие у человека права на жизнь, но и расширил его содержание и установил основания ограничения данного права, стала Конвенция о защите прав человека и основных свобод (1950), которая была ратифицирована Украиной только в 1997 году. Однако именно в. 2 данной Конвенции стала наиболее фундаментальной основой по общеевропейским и мировым стандартам правовой охраны жизни человека. Далее данное право было продублировано в ряде других международных нормативно-правовых актов, к основным из которых следует отнести ст. 6 Международного пакта о гражданских и политических правах (1966 г.), ст. 1 Протокола № 6 Евроконвенции относительно смертной казни (1983), ст. 6 Конвенции о правах ребенка (1989), ст. 2 Конвенции Содружества Независимых Государств о правах и основных свободах человека (1995 г.) и другие.

Однако понадобилось почти 50 лет с момента первого объявления права на жизнь, чтобы это наиболее фундаментальное право человека стало нормировано в Украине на уровне высшего по иерархии нормативно-правового акта. Только в период независимости Украины, когда стал вопрос о необходимости принятия новой Конституции, споры о праве на жизнь и неотложности его легитимации в нормах Основного закона государства вспыхнули с новой силой. Результатом бурных дискуссий по этому поводу стало закрепление в ст. 27 Конституции Украины фундаментального права человека - права на жизнь. Кроме этого, учитывая важность такого права, оно открывает перечень всех конституционных прав и свобод человека и гражданина, которые сосредоточены в Разделе II Конституции Украины.

Учитывая все вышесказанное можно утверждать, что в общем конституционном смысле право на жизнь носит полигалузевий или даже надотраслевой характер. Ведь учитывая определенную нами полисемантичность самого понятия «жизнь человека» оно охраняется нормами всех отраслей национального права. Однако любое конституционное право, носит надотраслевой характер находит свое развитие в соответствующей отрасли права, которая обеспечивает его эффективным, присущим ей механизмом правового обеспечения осуществления и защиты данного права. Особая роль в этом процессе отводится именно гражданскому праву, которое не только осуществило положительную регламентацию данного права в своих нормах (ст. 281 ГК Украины), но и гарантировало физическому лицу надлежащие условия осуществления этого права и обеспечило надежным и эффективным механизмом защиты данного права в случае его нарушения, оспаривания или непризнания.

Отнеся право на жизнь в систему личных неимущественных прав физического лица, законодатель автоматически экстраполировал на него все признаки личных неимущественных прав, рассматривались нами выше. Это означает, что право на жизнь является личностным, неимущественным, объектом которого выступает личное неимущественное благо жизни (а точнее его биологическая составляющая), направленное на удовлетворение физических (биологических), духовных, нравственных, культурных или социальных потребностей. Однако рассматривая данное право, особое внимание нужно обратить на несколько основных вопросов, связанных с особенностями возникновения и прекращения этого права, его содержания и особенностей осуществления.

Рассматривая вопрос возникновения права на жизнь, прежде всего необходимо отметить, что поскольку личное неимущественное право на жизнь является субъективным гражданским правом, то значит оно характеризуется определенными темпоральных (временными) границами своего существования, то есть имеет момент своего возникновения и момент своего прекращения.

Довольно спорным на сегодня является вопрос определения момента возникновения права на жизнь. Все существующие взгляды в своей совокупности можно разделить на две основные концепции, которые мы условно назвали бы «эмбриональная» и «натусиальна».

Эмбриональная концепция (от лат. Embryo - зародыш) исходит из того, что право человека на жизнь возникает к моменту рождения. Однако следует отметить тот факт, что среди сторонников данной концепции нет единства относительно того, с какого же все-таки момента должно возникать данное право. Так, С. В. Ромовская, рассматривая этот вопрос утверждает, что право человека на жизнь должно возникать непосредственно из момента зачаття1. Однако в последнее время появляется новый взгляд на эту проблему, и его сторонники сходятся на том, что моментом возникновения права на жизнь должен признаваться не момент зачатия, а момент достижения внутриутробным плодом определенного этапа развития. Так, по мнению указанных авторов, следует разграничивать понятия эмбриона, как зародыша организма человека в ранний период развития (от зачатия до 6-ти недель внутриутробного развития) и плода («насцитуруса», то есть того, кто имеет право родиться), как человеческое существо с 6-ти недель развития и до выхода из материнского организма. И именно «насцитурус» должен быть признан человеческим существом и соответственно имеющий право на жизнь, поскольку, в соответствии с принципом симметрии начало человеческой жизни (по аналогии с его окончанием) с правовой точки зрения должен быть связан с началом функционирования ствола мозку2. Однако несмотря некоторое расхождение во взглядах, сторонники эмбриональной концепции едины в том, что поскольку биологическая жизнь у физического лица начинается далеко до момента его рождения, еще на стадии зародыша, то и соответствующее право должно предоставлять возможность зародыше сохранить свое життя3. Анализируя все доказательства, приводимые представителями данной концепции, в пользу своей позиции, мы бы объединили их в три основных аргумента: медицинский, теологический и юридический.

Первый аргумент - медицинский. Согласно ему авторы утверждают, что ребенок, который не родился, и ребенок, родилась, - это лишь стадии развития одной и той же человека. А значит, в нерожденного ребенка допустимо отношение как к естественной фазы развития человека, которая начинается во внутриутробном периоде и завершается стадией достижения повнолиття1. И действительно, для такого утверждения есть ряд медико-биологических предпосылок. Ведь современная медицинская наука говорит о том, что именно в момент зачатия, когда женская половая клетка сливается с мужской, образуется новая клетка с полным набором хромосом. И все, что человек имеет после рождения (пол, рост, цвет волос, черты лица, группа крови, строение белков, отпечатки пальцев и т. д.), все это закладывается именно в данной клетке и ничего нового с течением жизни у человека не появляется. Дальше только вопрос развития того, что уже было заложено. Сам же внутриутробное развитие плода по медико-биологическим показателям происходит по следующей схеме: через несколько дней после зачатия у человека уже заложены дыхательная и нервная системы, а также пищеварительная и внутренние органы, через 2 недели начинается образование пуповины и плаценты, на третьей неделю у эмбриона начинает формироваться сердце, вступает в действие собственная система кровообращения, кровь не смешивается с кровью матери и может отличаться от нее по группе; в 6 недель у эмбриона образовался наиболее важный орган иммунной системы - вилочковая железа (тимус), формируются такие органы как нос, глаза, руки, ноги, появляется кожа, сформирован скелет, эмбрион осуществляет первые неощутимы пока для матери движения, начинается кроветворение в печени, можно снять енцифалограму мозга в 8 недель у эмбриона происходит бурное развитие внутренних органов, формируется половая система, выделяется желудочный сок, начинает функционировать нервная система, эмбрион испытывает боль и другие раздражения, проявляется сосательный и хватательный рефлексы; в 10-11 недель у эмбриона завершено формирование рта и всего желудочно-кишечного тракта, сформированы оба полушария головного мозга, с появляются отпечатки пальцев, он умеет двигать ногами, глазами, языком, проявляется глотательный рефлекс, на 12 неделю эмбрион дышит, реагирует на свет, тепло, шум, все системы его органов полностью сформированы и функционують2. Именно такое положение вещей дает сторонникам эмбриональной концепции утверждать, что зародыш и родившийся человек являются понятиями тождественными, что аргументируется медико-биологической единством организма, единством лица, проходит различные этапы жизненного пути.

Второй аргумент, который довольно часто используют сторонники эмбриональной концепции, - теологический. Содержание данного аргумента сводится к тому, что жизнь человека - это дар Божий. И именно этот дар человек получает в момент своего «одухотворения». Однако иногда в самых теологов возникали разногласия относительно того, когда наступает сам момент «одухотворения». Отдельные из них были убеждены, что Бог творит неповторимую бессмертную душу человека в момент зачатия. Эта теория, в теологии получила название «материалистического традуционизму», была сформулирована Тертулианом и развитая в трудах Григория Богослова, Григория Нисского, Макария Египетского, Максима Исповедника и других. Другой теоретический подход был сформулирован в трудах Климента Александрийского, Иоанна Златоуста, Фомы Аквинского, Ефрема Сирина и других и получил название теории «дальнейшего одухотворения». Ее содержание основывался на том, что поскольку душа есть «субстанциальной формой тела», то она существует только в такой материи, которая способна ее принять, то есть в высокоорганизованном теле. А это значит, что душа, а соответственно и человеческая жизнь, «вдыхается» в тело эмбриона не с момента зачатия, а на определенной стадии его розвитку1. При этом разные теологи имели разный подход к такого термина «одухотворения», однако в среднем он колебался от 30-40 дней с момента оплодотворения для мальчика, до 80 дней - для девушек. Понятно, что именно религиозный аргумент стал определяющим при закреплении права на жизнь в законодательстве отдельных стран, где влияние религии на регулирование общественных отношений является чрезвычайно мощный. Так, например, в ч. 1 ст. 15 Конституции Словакии отмечается, что «жизнь достойна охраны уже до рождения». Аналогичная позиция выражена и в пункте 3 ч. 3. ст. 40 Конституции Ирландии, где указано, что «Государство признает право на жизнь нерожденного и, имея в виду равное право на жизнь матери, гарантирует в своих законах уважение этого права и по возможности защищает и поддерживает его своими законами». Отдельно следует отметить, что вопрос теологического аргумента набирает вес и в Украине, где получило новые виды своего развития, активно используется для обоснования эмбриональной теории о праве на жизнь. Так, например, 1 июня 2004 главы Церквей подписали Обращение христианских Церквей Украины к государству и украинскому народу о защите жизни, в котором, в частности, четко определялось, что «Общепризнанным является право человека на жизнь. Оно закреплено и Божьими заповедями, и международным правом, и Конституцией Украины. Но христианские Церкви Украины раз подчеркивают, что право на жизнь должно распространяться на каждого человека, а не только на ту, которая уже родилась. Церковь признает, что жизнь каждого человеческого лица начинается с момента зачатия. »1.

Третий весомый аргумент представителей эмбриональной концепции носит характер юридического, поскольку основывается на нормах действующего законодательства. Согласно ему сторонники данной концепции утверждают, что уже объективно назрели все юридические предпосылки, чтобы считать, что зародыш обладает правом на жизнь. Так, в частности, А. И. Ковлера отмечает: «Современное право решительно определяет другой рубеж: жизнь человека начинается с оплодотворения яйцеклетки» 2. Аргументируя такую свою позицию отечественные автори3 преимущественно выходят из абз. 2 ч. 2 ст. 25 ГК Украины, в котором отмечается, что в отдельных случаях, установленных законом, охраняются интересы зачатого, но еще не родившегося ребенка. Констатируя этот факт, некоторые авторы, явно проводя дифференциации между правовыми категориями «охраняемый интерес» и «субъективное гражданское право», безапелляционно заявляют, что «эмбрион (плод) является носителем субъективного правового интереса, а значит и субъективных гражданских прав »4, что, как мы уже отмечали выше, является неверным видением, поскольку понятие« субъективное гражданское право »не тождественно понятию« охраняемый законом интерес ».

Более традиционной в правовом смысле является натусиальна концепция (от лат. Natus - рожденный), которая основывается на том, что связывает момент возникновения права на жизнь с dies natalis meus5, а точнее с моментом рождения физического лица. Одним из наиболее ярких представителей этой концепции, который возможно один из первых четко высказался по данным вопросам, был Г. Ф. Шершеневич. Исследуя вопрос момента возникновения правоспособности, а соответственно и всей совокупности субъективных гражданских прав, он отметил следующее: «Тем не менее не следует признавать, что правоспособность возникает не ранее, чем с момента появления на свет живого существа. Запрет умерщвление плода подразумевает нравственное чувство общества, влияние зародыше на наследование обусловливается интересами будущего субъекта. НЕ зародыш, а ребенок, который родился, оказывает влияние на юридические отношения, причем это влияние относится к тому моменту, когда она была еще зародышем. Рождение составляет столь необходимое условие для правоспособности, что появление мертвого ребенка лишена юридического значения, и зародыш рассматривается как никогда не существовал. Когда ребенок рождается живым, то она тем самым приобретает правоспособность, хотя бы она сразу после того умерла »1. Однако не все авторы поддерживают такое юридическое безразличие относительно существования плода в случае его мертворождаемости, в частности Я. Г. Веберс, который также поддерживает натусиальну концепцию о праве на жизнь, одновременно указывает, что эмбриональное существование человека не является юридически безразличным фактом, в связи с чем возникают практические и теоретические проблемы: характер правовой охраны зачатого, но еще не родившегося ребенка, предпосылки и объем этой охраны, ее законодательное регулирование тому подобное2. Однако в целом данный подход каких бы то других внутренних противоречий не содержал и в целом сводился к тому, что только факт рождения человека дает основания законодателю утверждать наличие у нее правоспособности, а соответственно и признания за ней статуса субъекта права. Именно с момента рождения физическое лицо, родилась, «берет» на себя всю возможную совокупность прав и обязанностей, которые включаются в ее правового статуса, в том числе и право на жизнь. В случае же мертворожденного ребенка, она, соответственно, такого статуса не приобретает и не признается в носителем никаких из субъективных прав, входящих в состав ее правоспособности.

Автор данной монографии также солидарен с позицией представителей натусиальнои концепции права на жизнь. Приняв во внимание приведенные выше аргументы, хотелось бы дополнительно остановиться на собственном видении данной проблемы. Прежде всего, заострим внимание на первых двух основных аргументах представителей эмбриональной концепции, ведь в их основе лежат глубокие исследования как медицинской науки (ембрионологии, биологии, генетики и т. д.), так и теологической доктрины, которые випрацьовувались тысячелетиями и имеют под собой веское научное основание. То же время, мы должны осознать тот факт, что, говоря о праве на жизнь, как и о жизни в целом, мы должны исходить не из специализированного медицинского или теологического соображений, а основывать свои исследования на основе правовой методологии, то мы должны рассматривать данные понятия в тех аспектах, в которых это понимается правом, поскольку именно право создает для себя подходящий юридический терминологический и понятийно-категориальный аппарат, дает возможность существовать ему как наиболее мощному «унормовувачу общественной жизни». И поэтому, когда происходит конкуренция между понятием специальным и тем пониманием, которое по мнению права более целесообразной для урегулирования общественных отношений, то мы должны исходить из правовых основ терминорозуминня. Ведь поскольку законодатель специально вводит универсальную правовую категорию «правоспособность», то он и должен определять ее основные критерии, в том числе и те, которые касаются начала ее возникновения у физического лица. Законодатель четко выразил свою позицию в ст. 25 ГК Украины, согласно которой гражданская правоспособность физического лица как способность иметь гражданские права и обязанности возникает у физического лица в момент его рождения.

Что же касается абз. 2 ч. 2 ст. 25 ГК Украины, к которому апеллируют сторонники эмбриональной концепции, то, по нашему мнению, как его формулировка, так и его содержание четко дает основания утверждать, что гражданское право направлено на охрану интересов зачатого, но еще не родившегося ребенка, в случаях, прямо предусмотренные законом. Однако понимание не может сводиться к тем выводам, которые предлагаются нам сторонниками эмбриональной концепции по следующим основаниям. Во-первых, в данной статье и в других положениях гражданского законодательства не говорится о том, что с момента зачатия у плода возникает гражданская правоспособность. Во-вторых, несмотря на то, что понятие «субъективное гражданское право» и «охраняемый интерес» хотя и близки, но далеко не тождественны по своему содержанию понятия. Ведь в соответствии с положениями данной статьи охрана интересов зачатого ребенка распространяется только на интересы, как соответствующую правовую категорию, а не субъективные гражданские права, к числу которых относится личное неимущественное право на жизнь. Кроме того, возможность охраны этих интересов должна быть прямо установлена в законе, чего относительно нашего случае предусмотрено 1. Трактовка интересов как понятие тождественного субъективным гражданским правам является неправильным и юридически некорректным. Продолжая эту логику, мы можем прийти к выводу, что поскольку интересы зачатого, но нерожденного ребенка могут заключаться в том, что после рождения она бы имела возможность безопасного и материально обеспеченной жизни, то она имеет право собственности, наследования и т. д.. Однако такая позиция является неправильной, поскольку плод не наделен соответствующим объемом правоспособности, не является субъектом права. Им он станет лишь при условии рождения. Когда плод рождается мертворожденным, разве можно утверждать, что он был наделен правоспособностью и соответственно имел правовой статус субъекта права? Конечно же нет. Примером правильности такого утверждения по аналогии можно привести ст. 1222 ГК Украины, положения которой свидетельствуют о том, что наследником может быть только человек, который был зачатые при жизни наследодателя и родившийся живым после открытия наследства, а ст. 1298 ГК Украины указывает, что выдача свидетельства о праве на наследство и распределение наследства возможны лишь после рождения зачатого ребенка.

Дополнительная аргументация относительно правильности натусиальнои концепции содержится и в других нормах национального законодательства. Так, в частности, в соответствии с положениями ст. 6 Закона Украины «Об охране детства» 1, который по своей природе является логическим национальным продолжением основных положений Конвенции о правах ребенка (1989), отмечается, что «каждый ребенок имеет право на жизнь с момента определения его живорожденным и жизнеспособным по критериям Всемирной организации здравоохранения здоровья ». Это означает, что законодательным моментом возникновения права на жизнь считается момент рождения ребенка. Еще одним косвенным подтверждением того, что право на жизнь возникает у лица с момента рождения, является отсутствие в нашем законодательстве уголовной ответственности за проведение искусственного прерывания беременности (абортов), которые при восприятии мысли о наделении зародыше правом на жизнь, должны были бы приравниваться к убийства.

Не дает оснований для признания за зародышем права на жизнь и анализ норм международного права и практики его применения. Так, например, следует отметить, что, пожалуй, единственным на сегодня нормативно-правовым актом, анализируя положение которого можно сделать вывод, что моментом возникновения права на жизнь является момент зачатия ребенка, является Американская конвенция о правах людини2, ст. 4 которой отмечает: «Каждый имеет право на уважение его жизни. Это право защищается законом и, как правило, с момента зачатия. ». Однако и здесь нельзя однозначно утверждать, что речь идет о моменте возникновения права на жизнь, скорее об уважении к жизни, являются различными правовыми категориями. Остальные страны, регулирующих данный вопрос, выходят или прямо из нормативного закрепления натусиальнои концепции о праве на жизнь, или легализовать так называемую модель «условной правоспособности» по плода. Так, например, в гражданских законодательствах некоторых из стран постсоциалистического лагеря закреплялись положения, согласно которым осуществлялась общая охрана правоспособности зачатого, но нерожденного ребенка. В частности, в ст. 9 ГК Венгерской народной республики находилась норма, согласно которой «человек, если он родится живым, является правоспособной с момента зачатия». В пункте 7 ГК Чехословацкой социалистической республики было отмечено, что «правоспособностью обладает и зачатый ребенок, если он родится живым» 1. Подобные по содержанию нормы, закрепляющие те или иные положения, которые могут трактоваться как «условная правоспособность» 2, содержатся и в гражданском законодательстве других стран, например, пункт 22 ГК Австрии 1811 г., ст. 51 ГК Аргентины, ст. 4 ГК Бразилии, ст. 36 ГК Греции, ст. 31 ГК Швейцарии и т. д.. Однако ни одна из этих норм не может служить достаточным доказательством того, что зародыш наделен субъективным гражданским правом на жизнь. К тому же, аналогичное мнение о невозможности наделения плода любыми субъективными гражданскими правами выразил и Европейский Суд по правам человека, 8 июля 2004 принял решение по делу «Во против Франции» 3, в котором четко указал, что плод ( эмбрион) не наделен даже наиболее важным правом - правом на жизнь.

Подытоживая вышесказанное, следует сделать вывод, что право на жизнь, как субъективное гражданское право, возникает у физического лица с момента рождения. Вместе с тем нужно отметить, что действующее законодательство не дает нам четкого определения понятия «рождения» как момента, с которого у лица возникает право на жизнь. Усложняется вопросы и тем, как правильно отмечается в литературе, что понятие «рождения» может иметь несколько значений: 1) процесс рождения, 2) результат рождения - появление дитини1. По нашему мнению, даже соглашаясь с тем, что «. рождения человека является не момент, а процесс, который имеет свою продолжительность во времени (от нескольких минут до нескольких суток). »2, мы должны признать, что для гражданского права юридически значимым является не столько процесс рождения, сколько сам факт рождения. Однако и по поводу определения этого момента в литературе нет единой точки зрения. Так, например, одни авторы за момент рождения, а соответственно и возникновения права на жизнь считают начало пологив3, зато другие убеждены, что этот момент должен связываться с моментом появления из организма матери части тела новорожденного, что серцебиття4 или с началом процесса дихання5 и перерезанием пуповини6. По нашему мнению, момент рождения ребенка должен четко связываться с моментом ее живорождения, под которым в соответствии с действующим законодательством следует понимать изгнание или извлечение из организма матери плода, который после изгнания / извлечения (независимо от продолжительности беременности, от того, перерезана пуповина и или отслоилась плацента) дышит или имеет какие-либо другие признаки жизни, такие как сердцебиение, пульсация пуповины, определенные движения скелетных мышц (п. 1.2 Инструкции Министерства здравоохранения Украины по определению критериев перинатального периода, живонароджености и мертвонароджености7). Это означает, что с момента фиксации факта живорождения плода мы можем констатировать, что у него возникает право на жизнь, равно как и вся совокупность других субъективных гражданских прав. В данном положении опять же видно существенное преимущество над позицией представителей эмбриональной концепции, ведь признав моментом возникновения права на жизнь момент живонароджености, мы все основания четко зафиксировать момент возникновения этого права, фактически не возможно в случае установления момента зачатия.

Еще один вопрос, который может возникнуть в связи с определением понятия рождения, касается положений вышеупомянутой ст. 6 Закона Украины «Об охране детства», которая определяет, что право ребенка на жизнь возникает с момента определения его не только живорожденным, но и жизнеспособной. Безусловно, что факт жизнеспособности довольно важным для дальнейшего развития и жизнедеятельности ребенка с точки зрения биологии и медицины, однако гражданское законодательство отказывается от такого критерия. Анализируя современное гражданское законодательство, Е. А. Харитонов однозначно отмечает, что оно «... не требует, чтобы ребенок был жизнеспособным. Если он прожил хотя бы некоторое время, то признается субъектом права »1.

Учитывая все выше приведенное следует сделать общий вывод, что право на жизнь физического лица возникает с момента его рождения, то есть с момента, когда произошло отделение (путем изгнания или извлечения) живорожденных плода от организма матери. В случае же мертворождения ребенка, как уже неоднократно отмечалось выше, вопрос о возникновении (существование) права на жизнь у зародыша относиться не может.

Несколько меньше вопросов возникает относительно установления момента прекращения права на жизнь. Сегодня практически единодушной позиция, согласно которой моментом прекращения права на жизнь физического лица следует признать момент ии смерти. При этом в литературе доминирует мнение, согласно которой выделяется два вида смерти: клиническая и биологична2. По нашему мнению, такой подход несколько упрощенным, и таким, что не учитывает всех особенностей данного понятия. Мы утверждаем, что понятие смерти должно включать в себя смерть юридический и фактический. Под понятием «юридической смерти» нужно понимать объявлении физического лица умершим в порядке ст. 46 ГК Украины. Однако данный вид смерти является скорее юридической презумпцией смерти, чем ее фактической констатациею1. И поэтому в случае появления физического лица, объявленного умершим, применяются соответствующие последствия восстановительного характера. По-другому вопрос решается в случае, когда смерть наступает фактическая. А уже здесь целесообразно будет разделение фактической смерти на клиническую и биологическую. Клинической смертью признается механическая, сопровождающееся остановкой работы сердечной мышцы, чем, как правило предшествует прекращение дыхательной деятельности. Ранее именно с этим явлением медицина и юриспруденция связывала наступления смерти людини2. Однако с развитием медицинской науки, когда появилась возможность поддержания кардиореспираторной функции и восстановление жизнедеятельности организма путем осуществления в строго ограниченный период соответствующих реанимационных манипуляций, указанный критерий был заменен. Впервые вопрос о юридической несостоятельности клинической смерти и предложение относительно приравнивания смерти человека до смерти его головного мозга были предложены Гарвардским медицинским центром в 1968 роци3. В дальнейшем этот подход был узаконен в Декларации о смерть4, и вскоре стал практически всемирно признанным. Сегодня, когда речь идет о смерти физического лица, то во внимание принимают только биологическую смерть, которой считается смерть головного мозга, проявляется в необратимом отмирании его клеток, то есть никакие медицинские манипуляции не могут привести к восстановлению жизнедеятельности человека. Именно такой подход легитимизирован и в Украине. Так, согласно ст. 15 Закона Украины «О трансплантации органов и других анатомических материалов» 5, человек признается умершим с момента, когда установлена смерть его головного мозга, под которой следует понимать полную и необратимую потерю всех его функций. При этом в соответствии с действующим законодательством биологическая (церебральная) смерть определяется по следующим основным признакам: а) полное и устойчивое отсутствие сознания (кома) б) атония всех мышц, в) отсутствие реакции на большие болевые раздражения в зоне тригеминальных точек и любой каких-либо других рефлексов, замыкающихся выше шейного отдела спинного мозга г) отсутствие реакции зрачков на прямой яркий свет (при этом должно быть известно, что никаких препаратов, расширяющих зрачки, не применялись), глазные яблоки неподвижны д) отсутствие корнеальних рефлексов е) отсутствие окулоцефалических рефлексов е) отсутствие окуловестибулярных рефлексов ж) отсутствие фарингиальних и трахеальной рефлексов, которые определяются путем движения эндотрахеальной трубки в трахее и верхних дыхательных путях, а также при продвижении катетера в бронхах для аспирации секрета из) отсутствие самостоятельного дыхания . Порядок проверки данных критериев (отдельные из которых подвергаются критике в современной литературе) 1, проведения подтверждающих тестов, продолжительность наблюдения, а также установления диагноза смерти мозга и констатация смерти человека на основании смерти мозга осуществляется согласно Инструкции Министерства здравоохранения Украины по констатации смерти человека на основании смерти мозку2. Но нужно согласиться с мнением Г. Б. Романовского, который отмечает, что несмотря на важность положений данной инструкции, она имеет значение в первую очередь в трансплантологии и при оценке возможности отказа от реанимационных процедур. Это не означает, что для констатации смерти любого человека его везут в отделение интенсивной терапии для проведения выше определенного комплекса мероприятий. Ведь Основы законодательства о здравоохранении лишь указывают на субъекта уполномочен установить смерть человека, и обходят молчанием основания, исходя из которых они выносят вердикт. То есть вся ответственность за принятое решение, как и в Средневековье, возлагается на врача, поскольку законодательство не закрепляет ни методы определения смерти, ни критерии, ни порядок их застосування3.

К сказанному нужно добавить, что смерть физического лица по медико-биологической точки зрения не является моментом, а скорее определенным процессом. Как отмечается в Декларации о смерти: «... смерть это постепенный процесс на клеточном уровне, а ткани имеют разную способность сопротивляться кислородной недостаточности., поэтому фиксация смерти различных клеток и органов не так важна по сравнению с уверенностью, что данные процессы необратимы, какие бы способы реанимации не применялись ». При этом следует согласиться, что данный процесс имеет определенную стадийность и индивидуальный неповторимый специфику1. Из указанного четко следует, что смерть является стадийном процессом, который характеризуется непоправимыми разрушительными процессами коры головного мозга, наступивших вследствие прекращения функционирования жизненно важных систем человека: сердечно-сосудистой, дыхательной, нервной. Однако, как отмечают Я. Дргонець и П. Холлендер «... для права является неприемлемым постепенное угасание личности человека, постепенная потеря ее правоспособности, постепенное исчезновение ее личных, лично-имущественных и имущественных прав. Поэтому юриспруденция НЕ придерживается медицинских критериев, а создает для собственных нужд юридическую фикцию, которая отождествляет смерть с моментом »2.

В то же время нужно отметить, что иногда встречаются случаи, когда причиной потери сознания и реакций организма является не биологическая или клиническая смерть, а другие факторы, к которым следует относить: интоксикации, в том числе медикаментозные; первичную гипотермию; гиповолемический шок, метаболические эндокринные комы, а также применение средств для наркоза и миорелаксантов. При наличии одного из указанных факторов влияния диагноз смерти мозга может быть установлен только на основании комплексного применения указанных выше клинических критериев и подтверждающих тестов. При этом следует заметить, что отдельные из указанных критериев, в частности, коматозное состояние физического лица, летаргический сон (летаргия) и некоторые другие были предметом исследования в специальной юридической литератури3, однако остальные из указанных факторов почему-то остаются без внимания законодателей. В частности, практически выпал из поля зрения такой способ приостановки жизни человека, как крионика («замораживания») организма физического лица, хотя сама ее практика, известная еще с 60-х годов ХХ века в США, сегодня широко применяется в безнадежно больных лиц уже в Украине, России и других странах постсоветского пространства. Такое положение, по нашему мнению, связан прежде всего с тем, что эти факторы и их влияние на процесс жизни человека и связь с ее смертью является малоизученными в самой медицинской науке. Поэтому только после того, как ответы на все вопросы относительно таких специфических состояний человеческого организма даст медицина, мы можем говорить о каком-либо влиянии на данные отношения и со стороны права. Однако одно можно уже сегодня утверждать: несмотря на то, что данные состояния физического лица существенно влияют на ее возможность осуществлять свои субъективные гражданские права, в том числе и право на жизнь, мы не имеем никаких оснований говорить о том, что в результате таких состояний физическое лицо лишается своих прав. Ведь пока мозг физического лица живой, она является субъектом гражданского права, а соответственно обладает правоспособностью.

Определив основные положения момента возникновения и прекращения права на жизнь, мы считаем необходимым акцентировать свое внимание на определении содержания данного права. Рассматривая этот вопрос, следует отметить, что оно достаточно серьезно этот вопрос на сегодня раскрыто в трудах представителей общей теории прав человека и конституционного права. Так, в частности, рассматривая вопрос содержания права на жизнь, Л. Н. Линик определяет, что содержание права на жизнь составляет два основных полномочия: защита жизни и содействия жизни. При этом защита жизни должен носить всеобьемливий характер и быть направлен на защиту против всякого рода государственного вмешательства, а также вмешательства со стороны третьих лиц. Зато содействие жизни не носит характер всеобьемливого и ограничено различными критическими ситуациями, в которых может оказаться любой человек. Это означает, что государство должно взять на себя обязанность поддерживать жизнь человека через его высокую ценность в экстремальных условиях, когда сам человек не способен его поддерживать (нетрудоспособность, чрезвычайные обстоятельств, связанных со стихийными бедствиями), т. е. возможность требовать содействия жизни со стороны государства в смысле так называемых необходимых условий иснування1. И. А. Шумак, рассматривая данное право, исходит из того, что его содержание составляют две основные возможности: возможность пользоваться жизнью и возможность защищать свою жизнь и здоровье, жизнь и здоровье других людей от противоправных посягательств всеми средствами, которые не запрещены закону2. Более широко толкует право на жизнь известный теоретик Р. С. Лившиц, который считает, что содержание права на жизнь составляют два основных аспекта: природный и социальный. При этом содержание естественного аспекта сводится к запрету лишение человека жизни государством, то есть в отмене или применении смертной казни. Социальный же аспект, по мнению автора, заключается в обеспечении каждому человеку достаточного материального уровня для нее и ее симьи1. Подобной позиции придерживаются М. И. Матузов, который также приходит к выводу, что «то есть, право на жизнь - это право на достойное человеческое существование» 2 и В. Исаева, которая, исходя из аналогичных принципов, отождествляет право на жизнь с правом на социальное обеспечение, в том числе социальное страхование, пенсионное обеспечение и медицинское обслуговування3. Еще более расширяет понимание содержания права на жизнь М. И. Хавронюк. По его мнению, это право включает в себя: право родиться, право требовать устранения опасности, созданной вследствие предпринимательской и иной деятельности, которая угрожает жизни и здоровью, право на самозащиту от реальной опасности для жизни, в том числе право на самооборону, право на обращение за охраной и защитой своей жизни в государственных, негосударственных и международных органов и организаций, право на защиту и спасение жизни каждого человека, а также право на спасение своей жизни другими людьми, право на то, что законодательство не будет содержать никаких оснований для произвольного лишения человека жизни, право распоряжаться жизнью по собственному усмотрению, в том числе подвергать его риску, а также требовать, чтобы естественные процессы умирания шли своим ходом в заключительной стадии смертельного заболевания или ранения и жизнь искусственно продовжувалось4. Что касается последней составляющей, то следует заметить, что в последнее время в общеправовых и конституционной литературе довольно популярной стала точка зрения, согласно которой в содержание права на жизнь включается возможность распоряжаться собственной жизнью по своему вибир5 и конструирования специфического права человека на смерть, активно обсуждается как в зарубежной литератури1, так и в литературе стран постсоветской правовой системи2. Однако указанная позиция была встречена критически и не признается доминирующей. Так, основным аргументом критиков является то, что наличие у лица права на жизнь не означает, что у нее есть и

с

юридическое право на смерть3.

Все указанные противоречия и неоднозначности в понимании права на жизнь в общеправовом и конституционному смыслах с точностью были воспроизведены и при рассмотрении гражданско-правового содержания права на жизнь. Единственное отличие касалось того, что когда мы говорим о праве на жизнь в цивилистической аспекте, то должны рассматривать его исключительно с точки зрения частноправового понимания. А это значит, что все вопросы, связанные с публично-правовыми началами права на жизнь, например, запрет смертной казни и другие аспекты не могут включаться в его содержание. Также следует обратить внимание и на тот факт, что мы будем рассматривать право на жизнь не просто как право частное, а прежде всего как субъективное личное неимущественное право. И поэтому в этом аспекте без внимания должны остаться все имущественные составляющие данного права, в частности полномочия по обеспечению достаточного материального уровня, социального обеспечения и т. д.. Хотя и до сих пор остаются работы, в которых рассмотрение права на жизнь осуществляется без учета вышеуказанной частноправовой специфики1.

Одной из первых, кто попытался изложить собственное видение права на жизнь как личного неимущественного права, была Л. А. Красавчикова. Так, в своей докторской диссертации она определила право на жизнь в объективном смысле как совокупность гражданско-правовых норм, направленных на охрану жизни человека, устанавливающих недопустимость произвольного лишения жизни, запрет активной эвтаназии, разрешение искусственного оплодотворения и имплантации эмбриона, а также самостоятельного решения женщиной вопросы материнства, в том числе по искусственному прерыванию вагитности2. Однако следует согласиться, что несмотря на важность такого пионерского подхода это видение практически сводилось к выделению негативного аспекта в содержании права на жизнь и почти не уделялось внимание активным полномочиям лица-владельца этим правом. Ведь активные полномочия сводились автором исключительно к возможности определения своего поведения в сфере репродуктивной деятельности, включение которой к общему праву на жизнь довольно спорным.

Еще одно видение права на жизнь в цивилистической аспекте было предложено нам М. М. Малеин, который считает, что данное право состоит из полномочия на сохранение человеческой индивидуальности и полномочия на распоряжение життям3. При этом полномочия на сохранение человеческой индивидуальности трактуются автором как совокупность следующих элементов: а) отказ от войны и участия в ней (проведение политики сокращения вооружения и безусловной отказа от применения ядерного оружия), б) отказ от смертной казни (стремление государств к полной отмены смертной казни) в) установление порядка применения огнестрельного оружия и нахождения ее в гражданском обороте г) применение достижений современной медицины, касающейся в частности лиц, подвергнутых коррекции биологического пола, трансплантации органов и тканей животных, использование искусственных органов и тканей, создание методами генной инженерии человеческого организма с заранее запрограммированными признаками, клонирование и т. п.. Что касается полномочия на распоряжение собственной жизнью, по мнению М. Малеин, его следует рассматривать в аспекте предоставления лицу возможности подвергать себя немалой риска (работа космонавтов, каскадеров, сотрудников внутренних дел и др.)., А также возможности решать вопрос о прекращении жизни (эвтаназию, самоубийство, смертная казнь) 1. Следует отметить, что такая позиция стала достаточно популярной в современной юридической литературе, особенно, что касается права лица на распоряжение своей жизнью. Так, например, поддерживая позицию М. М. Малеин о включении к содержанию полномочия по распоряжению жизнью, А. М. Рябец считает, что, кроме этого полномочия, право на жизнь включает в себя еще полномочия физического лица самой решать, будет ли она выполнять действия, связанные с риском для жизни, и полномочия на естественную, ненасильственным смерть2. Исходя из аналогичных методологических основ относительно включения в содержания прав на жизнь такой составляющей как распоряжения им, А. В. Соловьев приходит к выводу, что право на жизнь включает в себя: право распоряжаться своей жизнью, право подвергнуть свою жизнь риску, право человека на самозащиту своего жизнь, право требовать от других лиц воздерживаться от противоправного лишения жизни человека, устранить опасность, созданную в результате предпринимательской или иной деятельности, создать условия для снижения риска для жизни, право ожидать защиты своей жизни со стороны других лиц, право на проведение (непроведение) активной эвтаназии, право на защиту жизни со стороны государства в лице его уполномоченных органов, а также международных организаций или их органов, возможность получить надлежащую юридическую охрану права на жизнь, его соответствующего правового регулювання3.

Характеризуя свою позицию, мы исходим из того, что на сегодня, закрепив право на жизнь, ГК Украины не дает ответ на вопрос о его содержании. Учитывая это мы придерживаемся классической позиции относительно содержания субъективного гражданского права, в частности выделение активного, отрицательного полномочия и полномочия защиты. Характеризуя активные полномочия субъекта-владельца права на жизнь, мы должны исходить из того, что оно включает в себя два основных полномочия: полномочия благоволодиння жизнью, которое заключается в том, что конкретное лицо может быть признано носителем данного личного неимущественного блага жизни, а также полномочия благовикористання, которое сводится к тому, что физическое лицо, как носитель данного блага имеет право использовать его для удовлетворения собственных интересов в любой способ, не запрещенным законом.

Теперь более подробно остановимся на таком активном полномочии права на жизнь, как благовикористання. Наиболее важной проблемой в этом смысле нам представляется дать ответ на вопрос - включается в данного полномочия использования собственной жизни путем распоряжения им, как об этом довольно часто говорится в современной литературе. Перед тем, как начать рассмотрение данного вопроса, следует обратиться к действующему законодательству, которым положительно регулируется данное личное неимущественное право. Так, анализ положений ч. 2 ст. 281 ГК Украины дает нам основания утверждать, что законодатель закрепляет право на жизнь как абсолютное право, утверждая, что «физическое лицо не может быть лишено права на жизнь». Однако, по нашему мнению, даже несмотря на то, что мы рассматриваем право на жизнь в частноправовом аспекте, границы данного права, которое неразрывно связано с самим благом, является безосновательно расширены. Однако указанное расширение границ данного права не отвечает и положениям действующей Конституции Украины, регламентируя это право, в ст. 27 четко указывает, что «никто не может быть произвольно (подчеркнуто мной - Р. С.) безжизненный». Разница между данными формулировками очевидна. Если в варианте, предусмотренном ГК Украины запрещается любое лишение права на жизнь физического лица, то в случае, предусмотренном Конституцией Украины запрещается лишение жизни человека произвольно. Анализируя этимологическое значение слова «произвол», которое толкуется как «. отсутствие законности,

справедливости. склонность действовать по собственному усмотрению, несмотря на волю и мнение других. »1, мы можем сделать вывод, что здесь имеется в виду, что никто не может быть лишен жизни без законного и справедливого основания. Учитывая это именно конституционное положение относительно понимания права на жизнь представляется нам более точным. То есть право на жизнь не является абсолютным, а может быть ограничено, но такие ограничения не должны носить характера произвольных. В этом и кроется сущность права на жизнь. Ведь государство, для того чтобы полноценно гарантировать физическому лицу право на жизнь, должна определить четкий и такой, что не подлежит расширительному толкованию перечень легитимных оснований, по которым может быть ограничено право человека на жизнь. То есть, государство должно установить исчерпывающий перечень обстоятельств, при которых лишение физического лица жизнь не будет считаться произвольным. При этом данный перечень должен не только иметь законодательное закрепление, но и быть справедливым с точки зрения общественной морали, ведь истории известна ряд «узаконенных убийств», которыми безосновательно поднимался право человека на жизнь, например, эксперименты, которые проводились в нацистской Германии в отношении лиц неарийского нации, печально лаборатории смерти "Камера" тощо1.

Анализ научной литературы дает нам основания утверждать, что перечень обстоятельств, с наступлением которых лишение физического лица жизнь не будет считаться безосновательным, может быть сведен к следующим: а) смертная казнь б) самозащита, в том числе необходимая оборона в) самоубийство г ) эвтаназию. Рассмотрим теперь данные основания более подробно в контексте их значения для частноправового исследования права на жизнь.

Несмотря на то, что в ч. 1 ст. 2 Конвенции о защите прав и основных свобод человека четко указано, что «никто не может быть умышленно лишен жизни иначе, как во исполнение смертного приговора, вынесенного судом за совершение преступления, которого законом предусмотрено такое наказание», мы должны признать , что проблема смертной казни для Украины, к счастью, не является актуальной. Ведь целый ряд государственных решений, которые завершились ратификацией 13 протокола Конвенции о защите прав человека и основных свобод, сегодня определили место Украины в плеяде государств, для которых смертная казнь не является узаконенным способом наказания за совершение преступления. Кроме этого, как уже отмечалось нами выше, вопрос смертной казни как публично-правовой институт, будучи чрезвычайно интересными и подробно исследуемыми в зарубижний2 и постсоветской специальной литератури3 одновременно теряют свою актуальность ввиду частноправовой характер нашего научного исследования.

Более остро в юридической литературе стоит вопрос с таким основанием лишения права на жизнь, как самозащита. Вопрос самозащиты уже рассматривались нами выше, как форма защиты субъективных гражданских прав. Сейчас мы посмотрим на этот феномен с точки зрения пределов осуществления самозащиты и есть самозащита достаточным основанием для лишения лица жизни. Анализируя указанное понятие, в литературе небезосновательно поднимается вопрос о тождественность понятий «самозащита» и «необходимая оборона». Так, например, К. А. Гориславский, рассматривая проблему самозащиты, считает, что он является сложным понятием, которое включает в себя много различных по своему содержанию категорий, объединенных одной целью - предоставить человеку возможности для осуществления им защиты жизни, здоровья 'я, прав и свобод собственными силами. В перечень этих категорий автор включает: 1) право необходимой обороны как способ защиты от противоправных действий преступников и правонарушителей, 2) право действовать в состоянии крайней необходимости как способ защиты жизни и здоровья от опасности природного, техногенного характера и т. д..; 3) предусмотрено законодательством Украины право обращаться в государственные органы, учреждений, должностных лиц, средств массовой информации по письменным обращениям как способ опосредованного самозащиты нарушенных прав и свобод, право на забастовку 4) самозащита гражданских прав как способ восстановления нарушенного права; 5) право отказаться от выполнения преступных приказов (распоряжений) 1. Мы солидаризируемся с автором в том, что понятие «самозащита» является по своему содержанию значительно шире понятия «необходимая оборона», однако считаем, что в гражданско-правовом аспекте само понятие «необходимой обороны» является тем обстоятельством, которое может быть рассмотрено как достаточное основание для нарушения права другого человека на жизнь. Остальные обстоятельствах могут смягчать гражданско-правовой ответственности или освобождать от нее. Так, согласно ст. 1169 ГК Украины вред, причиненный лицом при осуществлении им права на самозащиту от противоправных посягательств, в том числе в состоянии необходимой обороны, если при этом не были превышены ее пределы, не возмещается. Ведь законодательное закрепление освобождение от гражданской ответственности не тождественно понятию отсутствии правонарушения. Именно поэтому единственным видом самозащиты, не рассматривается как нарушение права на жизнь в гражданско-правовом смысле является необходимая оборона. Подтверждением этого является положение п. «а» ч. 2 ст. 2 Конвенции о защите прав и основных свобод человека, где отмечается, что «лишение жизни не рассматривается как нарушение., Когда оно является результатом абсолютно необходимого применения силы при защите любого человека от незаконного насилия».

Следовательно, именно необходимая оборона как вид самозащиты, который направлен на защиту своей жизни, является единственной конституционно значимыми целями, ради которой можно правомерно лишить другого человека жизни, поскольку «... тот, кто умышленно без смягчающих обстоятельств угрожает жизни других, и тем самым он своими действиями выводит себя из правовой ситуации, в которой гарантировано и его право на жизнь »1. Однако в этом контексте важно отметить и то, что несмотря на важность такого института, гражданское законодательство не дает четкого законодательное закрепленного определения понятия «необходимая оборона». Зато в. 36 УК Украины определяет, что необходимой обороной признаются действия, совершенные с целью защиты охраняемых законом прав и интересов лица, которое защищается, или другого лица, а также общественных интересов и интересов государства от общественно опасного посягательства путем причинения посягающему вреда, необходимого и достаточного в данной обстановке для немедленного предотвращения или прекращения посягательства, если при этом не было допущено превышения пределов необходимой обороны. Почти аналогичное понимание «необходимой обороны» предусмотрено и в ст. 19 КУоАП, согласно которому под данным понятием понимают защиту государственного или общественного порядка, собственности, прав и свобод граждан, установленного порядка управления от противоправного посягательства путем причинения посягающему вреда, если при этом не было допущено превышения пределов необходимой обороны. Учитывая это к признакам «необходимой обороны» как в общеправовом, так и в конкретно Цивилистическом аспекте следует относить: а) наличие состояния нападения и состояния защиты б) действительность (реальность), наличие и противоправность нападения в) осуществление защиты без превышения пределов необходимой оборони1. И именно последний признак достаточно важной для определения того, действовало лицо в пределах необходимой обороны, и вне. Ведь оборона признается необходимым только при условии, что она соответствует характеру посягательств по времени (действия необходимой обороны могут осуществляться раньше началось посягательства, и продолжаться после прекращения посягательства), а также за интенсивнистю2. Иногда в литературе говорят также и о том, что в случае характеристики того или иного деяния как необходимой обороны, следует учитывать также и несоответствия средств защиты и опасности нападения. Однако сразу же отмечается, что такое несоответствие не может пониматься механически, поскольку следует учитывать степень и характер опасности, силы и возможности лица, осуществляющего защиту, а также волнение, которое возникает у нее при такой сложной обставини3. Учитывая указанное, мы приходим к выводу, что необходимая оборона, которая совершается без превышения ии границ, является достаточным и веским основанием для прекращения права на жизнь, лица, осуществляющего винный и противоправный нападение.

Еще одним обстоятельством, иногда в литературе считается достаточным основанием для прекращения права на жизнь, является самоубийство. Как уже нами отмечалось выше, отдельные авторы делают попытку включить в структуру права на жизнь право на смерть, в том числе и право на самогубство4. И самое последнее право, по их мнению, является наиболее ярким для этого подтверждения. Так, например, А. Малиновский отмечает: «... юридически невозможно себе представить, что человек, имея право жить, не имеет права умереть, что она свободна на законных основаниях распоряжаться своей собственностью, но не своей жизнью »5. Бесспорно, что в таком подходе просматривается недопустимо упрощение и механическое приравнивание несравненно ценностей, в частности возобновляемых вещей материального мира и жизни человека как бесценного блага, является высшей социальной ценностью. Однако попробуем рассмотреть все по порядку: имеет физическое лицо право на самоубийство и есть самоубийство достаточным правовым основанием для прекращения права на жизнь?

Прежде выясним, что следует понимать под понятием самоубийство. Общепринятым в юриспруденции считается понимание понятия самоубийства (суицида) как преднамеренного, то есть сознательного лишения себя життя1. Анализируя данное явление, следует заметить, что, прежде всего, поражает статистика самоубийств. Так, по данным Всемирной организации здравоохранения, ежегодно в мире кончают жизнь самоубийством около 500000 (!) Человек. Ежеминутно в мире начинается суицидальная попытка и 60-70 раз в день она заканчивается смертельно. Различия в частоте суицидов по всему миру достигает 153 раза и колеблется от 0,1 на 100 000 населения в Кувейте, до 45,9 в Венгрии (это при том, что по данным ВОЗ уровень самоубийств более 20,0 на 100 тысяч населения является критическим ). Низкое число суицидов (ниже 10 на 100 000 населения) отмечается на Мальте, в Египте, Мексике, Греции, Испании, Италии, Ирландии и Нидерландах. Очень высокое (более 25 на 100 000 населения) - в Австрии, Скандинавии, Финляндии, Швейцарии, Германии, странах Восточной Европы, Латвии, Литве, России и Японии2. Что касается Украины, то следует отметить, что количество самоубийств, совершаемых на территории нашего государства, из года в год имеют четкую тенденцию к увеличению. Так, например, по словам Уполномоченного Верховной Рады Украины по правам человека Н. И. Карпачевой, только в период с 1991 до 1999 года количество самоубийств в Украине выросла в 1,4 раза и составила в 1999 году 14,5 тыс. самоубийств. В целом же, по словам Н. И. Карпачевой, с 1990 г. по 1999 г. включительно в Украине произошло 133 750 самоубийств. Из них среди детей до 15 лет - 1205, среди женщин - 26 270, среди мужчин - 107 4343. По состоянию на 2003 год количество самоубийств в Украине несколько уменьшилось и составляет 12322 человека, что составило общий коэффициент 25,8 на 100 тысяч населения. В целом же по сравнению преобладающий удельный вес самоубийств осуществляется: в Черниговской (42,5), Кировоградской (34,7), Николаевской (33,3), Полтавской (33,1), Херсонской (33,1), Запорожской (32 , 9), Донецкой (31,8) и Луганской (30,6) областях4. По последним данным Государственного комитета статистики Украины на январь-сентябрь 2006 года на 100 тыс. населения приходилось совершения 22 суицидив1.

Но по статистике самоубийств, то еще Н. М. Коркунов отмечал: «. нельзя говорить, что ежегодно повторяется примерно одинаковое количество самоубийств, потому что существует такой статистический закон. Напротив, однообразие здесь отмечается, что условия, которые побуждают к самоубийству, остаются одинаковыми, при изменении же этих условий, изменяется и количество самоубийств »2. И поэтому для решения вопроса уменьшения количества самоубийств нужно решить прежде всего вопрос об уменьшении основных причин, побуждающих людей к самоубийству. Впервые на серьезном уровне вопрос причин самоубийства была поставлена Всемирной организацией здравоохранения, которая в 1997 году, исследовав 6000 самоубийств, установила, что в общем причины, побуждающие к суициду, распределяются следующим образом: органический мозговой синдром (5%), наркомания (16%), шизофрения (10%), аффективные расстройства (24%), невротические расстройства и расстройства личности (22%), другие психические расстройства (21%), отсутствие диагноза (2%) 3. Однако такие показатели следует дифференцировать в зависимости от различных идентифицирующих признаков физического лица, в частности возраста, состояния здоровья, социального положения, материального благосостояния и т. д.. Так, например, частота самоубийств среди тех, у кого обнаружен СПИД, в 66 раз выше, чем у населения в середньому4 одновременно достаточно большой процент самоубийств среди подростков приходится на переживания относительно избыточного веса тела, практически не встречается среди дорослих5. На сегодня же картина относительно причин самоубийств выглядит следующим образом: неизвестные (41%) и страха перед наказанием (19%); психическая болезнь (18%); домашние неприятности (18%); страсти (6%), денежные потери (3% ) присичення жизнью (1,5%); физические болезни (1,2%) 6. Однако в последнее время меняются не только причины, но и увеличивается общее количество резонансных самоубийств, совершаемых в частности путем публичного самосожжения. Так, в последнее время довольно широкую огласку в СМИ получили такие акты самосожжения, как: одного из бастующих шахтеров перед стенами облгосадминистрации, что было совершено в результате неполучения задолженности ему заработной платы1; одного из агитаторов на президентских выборах, который за политические преследования совершил акт самосожжения перед зданием районной прокуратури2; юноши, который после того, как сбил пешехода, решил покончить жизнь самоспаленням3 т. п..

Рассматривая правовой регламентации самоубийства, следует отметить, что отдельные ученые, как уже отмечалось нами, утверждают необходимость законодательного закрепления права физического лица на самоубийство. Так, по мнению П. Авденковои и Ю. А. Дмитриева, легализация самоубийств представляется оправданной, поскольку они формально не запрещенные законодательно. Кроме этого, авторы убеждены, что препятствование самоубийству - это по сути нарушения права свободно распоряжаться своей жизнью, что часто «... влечет самоубийце ненужные страдания и серьезные повреждения »4. Сторонники данной точки зрения также убеждены, что противоправными и соответственно уголовно наказуемы лишь действия, направленные на лишение жизни других. А самоубийство, осуществленное индивидуально, не нарушает права других лиц, а соответственно человек не может быть ограничена в этих полномочиях как составных частях права на життя5.

Другая точка зрения сводится к тому, что легализация самоубийства является недопустимой. Предпосылкой этого, бесспорно, является общая морально-негативная оценка общества к самому факту самоубийства, подкрепляется тесно укоренившимися во многих культурах традициями и нравственности, которые создают представление о «постыдности» и «греховность» самоубийств. Так, рассматривая проблему самоубийства с философской точки зрения, еще И. Кант пришел к выводу, что «. самоубийство недопустимо и мерзкое не потому, что Бог запретил его, Бог запретил ему, потому что оно мерзкое, поскольку оно опускает внутреннюю ценность человека ниже уровня животного »1. Отрицательное отношение к самоубийству закладывается и на уровне законодательства. Исследуя данный вопрос, выдающийся русский юрист А. Ф. Кони отмечал, что отрицательное и строгое отношение церкви и общества к самоубийцам имело свое закрепление и на уровне законодательных актов. Так, согласно постановлению Тридентского собора (1568) было закреплено правило, согласно которому самоубийство приравнивалось по правовым последствиям к убийству, ведь legis hujus verbis non ita praescriptum, ne alium occidas, sed simplicife occidas2. Следствием самоубийства становилась также позорная церемония - Ослиная погребения (sepulcrum asinium), после чего труп самоубийц сжигался как жилье сатаны. Несмотря на то, что в дальнейшем, по словам исследователя, в Европе постепенно наказание за самоубийство исчезает, зато в России наказуемость самоубийства постепенно усиливается. Так, согласно Военного и Морского артикула Петра Великого было определено, что «. если кто себя убьет, то мертвое тело, привязав к лошади, волоча по улицам, за ноги подвесить, чтобы несмотря на то, другие такого беззакония над собой осуществлять не решались »3. Подобные нормы, которые имели целью публичное наказание тела самоубийцы, с целью демонстрации недопустимости и бесчестности такого способа смерти содержались и в других законодательных актах того времени. Однако, как справедливо отметил сам А. Ф. Кони, что данные меры были «. жестокие, нецелесообразны и «били по оглобли, а не по коню». Несомненно, что в подавляющем большинстве случаев человека, решилась на самоубийство не могла смутить мысль о лишении христианского погребения., Но для родных и близких. эти, по сути, антихристианские средства должны были составлять тяжелое и ничем не заслуженное испытания. »4.

Подобный подход к негативному восприятию законодателем факта самоубийства был воспринят и на уровне дореволюционного гражданского законодательства. Так, например, тогдашнее гражданское законодательство содержало положения, согласно которому завещание самоубийцы считался недействительным. Такие последствия по мнению К. П. Победоносцева были вполне оправданными, поскольку: «. завещание должно быть составлено в здравом уме и твердой памяти. Из указа 1766 (П. С. З. № 12779) следует, что самоубийство признается или злодеянием, или безумием, и недействительным завещание самоубийц являются: в первом случае наказание за преступление, а в последнем - признается актом безумной воли. »1. Еще более категоричен был И. А. Покровский, который считал, что самоубийства являются нарушением социальной функции человека, а значит «... правыми являются те законодательства, наказывают покушение на него »2. Негативное отношение к факту самоубийства физического лица присутствует и сегодня в гражданском законодательстве отдельных стран. Так, в частности, в случае самоубийства страхователь при тех или иных обстоятельствах освобождается от обязательств по страхованию жизни, когда физическое лицо совершило самоубийство (ч. 3 ст. 1019 ГК Армении, ч. 1 ст. 850 ГК Грузии, ст. 2434 ГК Квебеке, абз. 3 ч. 1 ст. 839 ГК Казахстана, ч. 4 ст. 953 ГК Узбекистана, ч. 1 ст. 889 ГК Туркменистана и др.). Что касается Украины, то на уровне гражданского законодательства не устанавливается никаких специальных оговорок на случай самоубийства физического лица, хотя общий негативный подход к факту самоубийства сохранено. Это и установление уголовной ответственности за доведение до самоубийства (ст. 120 УК Украины), и запрет распространять без согласия родителей или лиц, их заменяющих информацию о самоубийстве несовершеннолетних, если такая информация позволяет идентифицировать личность несовершеннолетнего (ст. 41 Закона Украины «О телевидении и радиовещании »), и отнесение депрессивного состояния с возможностью совершения расширенного самоубийства к активному состоянию общественной опасности, при наличии которого, согласно ст. 14 Закона Украины «О психиатрической помощи» может быть основанием для госпитализации лица в психиатрическое учреждение в принудительном порядке. Определенный негатив к самоубийству закладывается даже на уровне самой Конституции Украины, которая гласит, что никто не может быть произвольно лишен жизни, дает нам основания утверждать, что такое лишение невозможно даже со стороны самого носителя данного блага.

К сказанному хотелось бы добавить, что, по нашему мнению, невозможность легализации самоубийства объясняется также и тем, что на сегодня не созрели социальные предпосылки. Ведь легализируя самоубийство путем закрепления соответствующего субъективного гражданского права, законодатель должен создать возможность осуществления данного права, предоставить узаконенную возможность выбора - «жить или не жить». Безусловно, что мы далеки от мысли, как в случае тотального запрета физические лица не будут фактически распоряжаться своей жизнью. Однако глубоко убеждены в том, что право, осуществляя нормирования общественных отношений, должно закладывать в свою сущность положительные моменты. Все, что предусмотрено правом, должно быть моральным и побуждающим к действию. В случае же легализации самоубийств, мы убеждены, что наличие такой узаконенной побуждающей согласия законодателя может существенно увеличить общую статистику самоубийств, поскольку должно рассматриваться физическими лицами с психологической точки зрения как «руководство к действию», получившее соответствующее «государственное благословение».

Иногда в литературе высказывается предложение о возможности легализации неправа на самоубийство, а права на самопожертвование. При этом под самопожертвованием предлагается понимать поведение человека, направленную на достижение общегосударственной, общественной или иной высокой, с точки зрения моральных принципов общества, цели, заведомо для человека может привести к неизбежному причинения ей смерти, при отсутствии по мнению человека, другой реальной возможности достижения поставленной цели при определенных условиях, независимо от фактического досягнення1. Мы соглашаясь с позицией автора, анализ современного законодательства дает основания утверждать, что государство определенным образом поощряет физических лиц к поведению, которое отвечало бы интересам общества, хотя объективно несла бы угрозу жизни людини2, в частности в части присвоения государственных наград Украины. Вместе мы убеждены, что это не дает основания свидетельствовать, что данное поведение следует нормировать путем легализации права на самопожертвование. Это связано, прежде всего, не только с теми аргументами, которые были приведены нами выше, но и с тем, что само понятие самопожертвования довольно оценочным. Побуждая же физическое лицо к такому поведению, законодатель не устанавливает те критерии, которые являются общепринятые для квалификации данного деяния как самопожертвования. Ведь в результате воздействия различных факторов физическое лицо может иметь определенные отклонения в понимании высокой цели. Ведь когда террорист осуществляет самопожертвование, он также преследует «великую цель» борьбы с неверными, однако, вряд ли этот акт должен быть поощрен со стороны государства. И наоборот, иногда лицо, того не ведая, подвергает свою жизнь опасности, например всем известный пример геройства пятилетней Насти Овчар, когда она, рискуя собственной жизнью, спасла свою сестру во время пожара. Учитывая приведенное выше, нам представляется, что, учитывая неоднозначность данного вопроса, физическое лицо само должно принимать решение: прекращать свою жизнь ради определенной великой цели или нет. То есть, самопожертвование, учитывая важность такого социального блага как жизнь, - это личное дело каждого, которая должна вообще находиться вне сферы правового воздействия. А то, что государство, учитывая определенные обстоятельства, выделяет благородство поступка человека о прекращении его жизни ради высокой, по мнению государства и общества, цели, не свидетельствует о наличии у физического лица субъективного права на самопожертвование, а следовательно и достаточных оснований для его легализации.

Среди всех возможных существующих оснований, претендующих на признание их достаточными в контексте прекращения права физического лица на жизнь, пальму первенства среди научных исследований в этой сфере тесно обнимающий эвтаназию. Проблемы легитимации эвтаназии стали предметом особого научного внимания в свити1. Понятие «эвтаназии» («эвтаназия», «евтанасия», «ейтаназия») происходит от греческого «eu» - хороший и «thanatos» - смерть. Впервые данный термин в научное использование был введен еще в XVI веке английским философом Фрэнсисом Бэконом, который исследуя этот вопрос в работе «О достоинстве и приумножении наук» («Advancement of Learning»), указывал, что «... обязанность врача состоит не только в том, чтобы восстановить здоровье, но и в том, чтобы облегчить страдания и муки, которые вызываются болезнью, и это не только тогда, когда такое облегчение боли как опасного симптома может привести к выздоровлению, но и в том случае, когда нет никакой надежды на спасение и можно лишь сделать саму смерть более легкой и спокойной, потому что эта эвтаназию. уже сама по себе является немалым счастьем »2.

Однако, как отмечается в специализированной литературе, со временем это понятие приобрело несколько иной смысл и перестало употребляться в смысле естественной безболезненной смерти3. На сегодня понятие эвтаназии является полисемантическим, гармонично сочетающий в себе медицинский, биологический, религиозный, правовой, морально-этический и другие аспекты. Как справедливо отмечается отдельными учеными, повышенный интерес к эвтаназии, который прослеживается в последнее время, объясняется как прогрессом медицины, достигла больших успехов в области реаниматологии и трансплантологии, освоение новых методик жизнеобеспечения, дает возможность длительное время бороться за жизнь пациента, так и изменением ценностей и моральных приоритетов в современной цивилизации, в центре которых стоит идея «прав человека», в том числе права на жизнь, что предполагает свободу вибору1. Учитывая это, в современной науке довольно часто встречается понимание эвтаназии, как «умерщвление неизлечимо больных людей по их просьбе с целью прекращения их страданий» 2, «осознанное действие, что приводит к смерти безнадежно больного человека относительно быстрым и безболезненным путем, с целью прекращения страданий »3,« безболезненный, щадящий и такой, что избавляет от страданий, уход в небытие »4,« умышленное убийство, совершенное с целью облегчить ненужные страдания »5 и др.. Однако следует согласиться, что указанные выше определения являются в определенной степени общими и такими, которые не раскрывают в полной мере все особенности этого поняття6.

Анализируя все «плюсы» и «минусы» указанных выше определений, мы можем выделить основные характерные черты понятия «эвтаназию». Во-первых, понятием эвтаназии должна охватываться определенная деятельность. Причем под понятием «деятельности» мы понимаем поведение как в форме активных действий, так и в форме пассивной бездеятельности. Кроме того, указанная деятельность должна осуществляться специальным субъектом - медицинским работником, к которым можно отнести как врача, так и вспомогательный медицинский персонал (фельдшер, медицинская сестра и т. д.). Следующей характерной чертой эвтаназии является то, что эта деятельность осуществляется медицинским работником сознательно, то есть в состоянии, в котором он мог понимать значение своих действий (интеллектуальный аспект) и руководить ими (волевой аспект). Кроме этого, указанная деятельность должна осуществляться умышленно, т. е. медицинский работник должен не только осуществлять ее осознанно, но и предвидеть ее последствия, а также желать их наступления. Последней особенностью эвтаназии является то, что она влечет за собой смерть пациента. Вот именно те основные черты, которые характеризуют эвтаназию, как деятельность определенного вида. Но, кроме них, эвтаназию как определенный вид поведения должна осуществляться при наличии определенных условий, в которых, как нам представляется, целесообразно отнести: 1) наличие неизлечимой болезни пациента, следствием которой является невыносимые страдания физического, психического, нравственного или иного характера, 2) указанная деятельность медицинских работников имеет четко определенный вектор, поскольку она должна быть направлена исключительно на прекращение указанных страданий пациента, 3) указанная деятельность осуществляется по осознанному и однотлумаченому просьбе пациента, а если состояние пациента не может обеспечить такого волеизъявления, - то по такому же просьбе его законного представителя; 4) пациент или его законный представитель должны быть полностью, объективно и своевременно уведомлен о необратимости последствий такой деятельности.

Учитывая все выше сказанное, считаем, что под понятием эвтаназии следует понимать сознательно и умышленно совершаемых поведение (действие, бездействие или решения) медицинского работника, направленная на прекращение невыносимых физических или психических страданий пациента и осуществляется неоднократным и однозначным просьбе пациента или его законного представителя , которые полностью, объективно и своевременно информированы о последствиях такого вмешательства с целью прекращения страданий, что результатом смерть пациента.

Важное значение для понимания сущности эвтаназии имеет ее классификация. Так, в зависимости от поведения медицинского работника эвтаназию делится на активную и пассивную. Под понятием «активной эвтаназии» понимают осуществление определенных действий, введения лекарственных средств, ускоряют наступление смертельного исхода. В свою очередь понятие «пассивной эвтаназии» охватывается процедура неприменение средств и невыполнение медицинских манипуляций, которые поддерживали бы определенное время жизни тяжелобольного пациента1. Учитывая такие особенности осуществления эвтаназии указаны способы иногда в литературе называются соответственно «метод наполненного шприца» и «метод отложенного шприца» 2. Отдельно следует отметить, что иногда в литературе отдельным видом эвтаназии считают «автоеутаназию», то есть добровольное прекращение пациентом своей жизни, которое осуществлено с целью прекращения своих страждань1.

Что касается активной формы эвтаназии, то она отдельными авторами также дифференцируется на несколько форм:

T. «Убийство из милосердия» - происходит в тех формах, когда врач видит невыносимые страдания безнадежно больного человека и, будучи не в силах их устранить, вводит ему сверхдозу обезболивающего препарата, в результате чего наступает желанный смертельный исход.

U. «Самоубийство, что асистуеться врачом» - происходит, когда врач только помогает больному человеку покончить с життям2.

V. «Собственно активная эвтаназии» - может происходить и без помощи врача, например, когда пациент сам включает устройство, которое приводит его к быстрой и безболезненной смерти, как бы сам накладывает на себя руки3.

Такое разделение эвтаназии активным и пассивный виды дает основания отдельным ученым считать, что только активная эвтаназии может быть расценена как полноценная, тогда как пассивная эвтаназии вообще не может рассматриваться как разновидность эвтаназии, поскольку по своей направленности такие действия медицинского работника не имеют прямого умысла умертвить неизлечимо больного человека, а лишь избавить ее от страждань4. Дополнительные аргументы в пользу утверждения, будто пассивная эвтаназии не может рассматриваться как разновидность эвтаназии все чаще звучат в зарубежной, и в первую очередь в польской научной литературе. Так, в частности, отмечается, что «. если речь идет о медицинском вмешательстве, которое является достаточно отдаленным и непосредственным и целенаправленно вызывает смерть больного, то это эвтаназию в полном понимании значения этого слова., если же оно не предусматривает умышленного приостановления лечения, которое может вызвать смерть пациента, а лишь приостановление процесса, который продолжал агонию, то это не является эвтаназию »1. Практически аналогичного мнения придерживается и польский государственный консультант в области паллиативной медицины Я. Лучак, который считает, что главным является мотив такой деятельности, а не использования или прекращения такой дияльности2. Отрицательное свое отношение к пассивной эвтаназии выражал и Т. Бжезинский, который писал: «Пассивная эвтаназию - это необоснованное медицинское прекращения лечения с целью ускорения смерти, мотивированное сочувствием к страдающему» 3.

Еще одна классификация эвтаназии осуществляется в зависимости от возможности пациента выразить свое согласие на ее проведение. Так, в зависимости от указанного критерия эвтаназию разделяют на добровольную (и, что осуществляется по свободному согласию человека), недобровольной (и, что осуществляется без согласия человека) и принудительную (и, осуществляемой вопреки воле человека) 4. Иногда последние два вида эвтаназии, которые осуществляются вопреки воле человека, именуют криптоназиею (от греческого kryptos - тайный, скрытый, thanatos - смерть). Кроме этого, совершенно не важно, или врач сам принимает такое решение об умерщвлении пациента, или к этому его склоняют семья или законные представители хворого5.

Отдельно в литературе проводится классификация эвтаназии, в зависимости от мотивации профессиональных решений врача на прямую и косвенную. Под понятием «прямой эвтаназии» следует понимать такую эвтаназию, когда врач намерен сократить жизнь пациента, в свою очередь, под понятием «косвенная эвтаназию» следует понимать такую эвтаназию, при которой смерть больного ускоряется как побочное следствие действий врача, имевшего целью другую циль6.

Рассмотрев основные вопросы сущности эвтаназии, мы хотели бы остановить свое внимание на становлении и генезисе философско-правовых взглядов на это явление, а также ответить на возможность легального закрепления эвтаназии в Украине на основе компаративистского исследования законодательства зарубежных стран и практики его применения.

Анализ исторических источников свидетельствует нам о том, что начала эвтаназии мы можем отмечать еще в Спарте, где четко были задокументированы акты убийства новорожденных больных и немощных младенцев путем оставления их в горах за городом как пищу хищным зверям. Такая же судьба ожидала и старых, неспособных к военным действиям людей1. Законодательно легализация эвтаназии впервые состоялась в Законах XII таблиц, где была закреплена возможность лишать жизни новорожденных, отличались исключительной потворнистю2. В целом же, исследуя этические указания для врачей того времени, следует отметить, что в античный период сформировались две модели поведения в отношении еутаназии3. Первая модель такого поведения была отражена в кодексе Хаммурапи и базировалась на принципе талиона. В документе речь шла не столько о совести врача, сколько о высоких профессиональных требованиях к нему, в частности гарантировалась высокое вознаграждение в случае удачного лечения или суровое наказание в случае неудачи. Действия врача, лишил жизни своего пациента, даже по его желанию, толковались как неудачное лечение. Образцом второй модели поведения является Клятва Гиппократа, основанная на чувстве моральной ответственности за свои действия и беспрекословного уважения к человеческой жизни с момента зачатия и была определенным гарантом безопасности пациента. В ней в частности говорилось: «. никому, даже по желанию, не дам смертоносного яда, и никому не буду ее рекомендовать. в чистоте и непорочности вести свою жизнь и деятельность. »4

Несколько изменилось отношение к эвтаназии во времена зарождения христианства. Это прежде всего связано с тем, что христианство, как религиозно-философское учение истоками своими основывается на принципе святости жизни. Так, Святой Августин писал: «. никогда нельзя убивать другого человека, даже если бы очень этого хотелось »5. Такое устоявшееся видение эвтаназии продолжалось всего периода Средневековья, и лишь в период Возрождения внес определенные философские взгляды на проблему жизни и смерти человека. Рассматривая указанную проблему Мартин Лютер выразил взгляды относительно необходимости изменений в структуре общества. Он первый в Хуи веке в одном из своих трудов написал, что ребенок с физическими недостатками (massa carnis) является сатанинским плодом без души, поэтому ее убийство не будет считаться преступлением. Существенным толчком в развитии учения о эвтаназию как способа решения проблемы жизни и смерти стали уже упоминавшиеся выше работы Фрэнсиса Бэкона «О достоинстве и приумножении наук» и «Новая

Атлантида », в которых он впервые вводит понятие эвтаназии и указывает, что в задачи врача, кроме собственно лечения, также относят облегчения боли, которое может завершиться выздоровлением или легкой смертью. Несколько иную позицию в «идеологии смерти» занимал Герберт Маренс, который утверждал, что право на жизнь является необычным и неотчуждаемым, а эвтаназию пример тирании в отношении лица. В свою очередь, мыслители эпохи Просвещения вообще избегали в своих трудах проблематику смерти на эвтаназии, так как тем самым нарушался миф о всемирном прогресс. Так, Шарль Луи Монтескье, Дени Дидро, Жан-Жак Руссо допускали самоубийство и непосредственно эвтаназию как достижение удовольствия над страданием. Иммануил Кант утверждал, что стремление к смерти страдающему больному должно толковаться как такое, что приносит добро человечеству, которое является высшим благом, чем благо отдельной личности. Более жесткую позицию в этом споре занимал Фридрих Ницше, который был заядлым последователем эвтаназии. По его мнению, в мире непрестанно происходила борьба больных (низших) со здоровыми (выше). Последние не должны иметь контакта с первыми (они должны быть изолированными), и тем более не опускаться до уровня, чтобы быть их врачом или санитаркой. Ницше утверждал, что хронически больные должны поощряться к самоубийству. Такой же конец должен, по его мнению, преследовать также и больных, имеющих непристойность долго жить, ничтожно прозябая и теряя ощущение будущего.

После первой мировой войны термин «право на смерть» прижился в немецких медицинских и юридических кругах после публикации работы профессоров Карла Биндинга (специалиста в области уголовного и конституционного права) и Альфреда Хохего (психиатра) под названием «Согласие на уничтожение без стоимостного жизни» (1920 ). В работе эвтаназию представлена как «полная сочувствия ответ, в рамках контролируемого процесса, по просьбе молящихся о смерти» 1. По мнению авторов, поскольку нет наказуемости за самоубийство, то вполне реально исключить и наказуемость за эвтаназию в случае неизлечимо больных по их желанию, психически больных и лиц, находящихся в состоянии летаргического сна - без их согласия. Кроме этого, авторами подавались предложения по созданию при осуществлении процесса эвтаназии специальной комиссии, в состав которой входили бы главный врач, психиатр и юрист. После рассмотрения предложения и принятия комиссией положительного ответа разрешалось провести эвтаназию. Практическая реализация основных положений К. Биндинга и А. Хохего была введена правительством Адольфа Гитлера. Врачи-психиатры добровольно, без юридического оформления «отбирали» своих пациентов. Уничтожение существ «недостойных жизни», которые были балластом для Германии, происходило во имя «высшей государственной морали». В начале умерщвления происходило путем инъекции из морфина, скополамина и синильной кислоты. Однако, по мнению тогдашних медиков, это был мало результативный и болезненный метод, поэтому в 1940 году повсеместно начали использовать окись углерода, который обеспечивает «наиболее гуманную форму смерти». В детских больницах, не были оборудованы соответствующими помещениями для убийства угарным газом (прототипов газовых камер) пациентов убивали путем голодания. Немецкая еутаназийна программа (проект Т-4) вначале распространялась на умственно отсталых детей, а затем перешла на трудновоспитуемых детей, а также на тех, в которых с нарушениями была форма ушной раковины. Особое преследования в то время осуществлялось по еврейской нации, представителям которой сначала отказывали в эвтаназии. Однако со временем по ним стали применять специальное лечение (Sonderbehandlung), сущность которого сводилась к массовому истязания, вместе с другими «непригодными» лицами в концентрационных лагерях и учреждениях, определенных в рамках проекта Т-4. Примерно подсчитано, что с помощью врачей погибли около 275-400 тысяч человек. Однако реальное количество жертв установить невозможно ввиду пренебрежения процедуры регистрации смертельных випадкив1. Осуждение нацистской эвтаназии произошло не только во время Нюрнбергского процесу2, но и до сих пор становится предметом тотальной критики на страницах научных видань3.

Современная переоценка общественных ценностей и приоритетов заставляет переосмыслить вопрос соотношения жизни и смерти, а также места человека и его внутренних духовных благ в системе социальных ценностей. Вследствие таких изменений практически во всех европейских странах доминирует философия незыблемости прав и основных свобод человека, а также неприкосновенности ее жизни. Однако, проанализировав высказанные в современной литературе мысли, мы можем сделать вывод, что конечно единая позиция по эвтаназии еще не сформирована. А это ярко свидетельствует о том, что и сама проблема эвтаназии еще не решена. В связи с этим мы приведем основные аргументы сторонников и противников легитимного закрепления еутаназии1.

Прежде всего, следует заметить, что на сегодняшний день удельный вес сторонников активной формы эвтаназии незначительна. Наиболее серьезными следует считать аргументы, которыми оперируют сторонники пассивной эвтаназии. К таким аргументам следует относить следующие:

W. эвтаназию применяется с «гуманной» целью помочь больному человеку избавиться от страданий, достойно уйти из жизни;

X. эвтаназию все равно существует вне правового поля, а специальный закон позволит проконтролировать этот процесс;

Y. когда медики отказывают пациенту в эвтаназии, то последний испытывает нестерпимые страдания, что само по себе бессмысленно и жорстоко2, а также может рассматриваться как применение к человеку пыток, насилия, жесткого и унижающего человеческое достоинство обращения, что прямо запрещено Конституцией и рядом международно правовых актив3;

Z. человек имеет право на жизнь, что включает возможность распоряжаться данным правом на собственное розсуд4;

AA. расширение возможностей юридически закрепить завещательные и другие волеизъявления пациента5;

BB. эвтаназию, которая осуществляется руками медиков, лишает членов семьи неизлечимо больного человека от угрызений совести и финансовых затрат, которые могли обременять их становище6.

При этом, как заявляют отдельные сторонники легализации эвтаназии, она возможна, но при определенных обставин1, в частности наличия определенных материальных предпосылок (наличие болезни, продолжительность применения методов и средств лечения; неотвратимость безусловно вероятного летального исхода, наличие моральных и физических страданий, которые пациент оценивает как невыносимые, несмотря на выбранные методы и средства лечения, отсутствие эффективных средств для облегчения страданий, наличие осознанного, информированного и добровольного просьбы больного об эвтаназию, если он находится в состоянии сознания) и процессуальных гарантий защиты прав пациента (психологическая экспертиза больного, чтобы исключить согласия, что данная силу обстоятельств, которые не позволяют объективно оценивать реальность; обязательное консультирование с независимым экспертом, чтобы свести к минимуму возможность врачебной ошибки, принятие решения о эвтаназию консилиумом врачей; согласие должно фиксироваться в письменной форме или при наличии свидетелей ; обязательное уведомление близких родственников; санкционирование эвтаназии судом или органами прокуратуры) 2. При этом, следует отметить, что, используя практически те же аргументы, некоторые авторы считают возможным легализовать активную эвтаназию, поскольку «. высшей ценностью является реальное благополучие человека »3.

В свою очередь, не вдаваясь в полемику, приведем основные аргументы, выдвигаемые противниками эвтаназии:

1. Решение о эвтаназию, несмотря на то, что делается лицом осознанно, однако может быть осуществлено поспешно и невзвешенные, кроме этого в состоянии болезни практически не избежать пороков воли, например, врач может совершить ошибку, в результате принудительного волеизъявления пациента, может быть искажено в результате насилия, угрозы, шантажа, уговоров тощо4.

2. С религиозной точки зрения, христианство исповедует принцип, что жизнь - есть дар Божий5 и только Бог может дать и забрать життя1.

Усиливает данный тезис также и религиозный запрет, которая нашла свое место в одной из десяти библейских заповедей - «не убий» (Исх 20:13; Мф 5:21).

A. Закрепление нормами права возможность эвтаназии непосредственно повлияет на общественное сознание, поскольку с точки зрения общественной морали все узаконено считается поощряется с точки зрения держави2.

B. Узаконивание эвтаназии может повлиять на возможность злоупотреблений со стороны медицинского персонала и приведет не только к остановке развития медицины, поскольку врачи перестанут находить новые средства и пути ликування3, но и к ее криминализации, поскольку как показывает практика, легализация эвтаназии в отдельных государствах не сняла, а наоборот обострила проблему «хорошо задокументированных загадочных смертей» 4.

C. Возможность лекарственного помилки5. Данный аргумент является одним из самых серьезных, поскольку, как отмечалось выше, врач, дав Клятву Гиппократа обязуется не навредить больному. Кроме этого, в Международном кодексе медицинской етики6 заложена обязанность сохранения человеческой жизни, а это значит, что врач должен использовать все возможные средства для поддержания жизни больного вплоть до его смерти.

Ввиду того, что доминирующие философские взгляды обычно ложатся в основу морали того или иного общества, а она, в свою очередь, определяет направление развития соответствующего законодательства, следует отметить, что общепризнанный приоритет человека и его жизни, который доминирует в большинстве европейских государств , обусловил и соответствующее состояние законодательного закрепления вопрос эвтаназии. Это привело к тому, что в законодательстве практически всех европейских стран эвтаназии считается преступлением.

Однако существует также и ряд государств, в которых вопрос эвтаназии находят свое легальное положительное решение. Исторически первая попытка легализации эвтаназии был принят в Австралии, Восточные земли которой еще в 1995 году приняли закон о эвтаназию (Euthanasia Bill), который вступил в силу в 1996 году, но почти сразу же после 10 месяцев был отозван Парламентом1. На сегодня в Австралии эвтаназию запрещена, а за нарушение этого запрета виновное лицо может быть по приговору суда пожизненно лишен свободы.

Первенство в вопросе легализации эвтаназии сегодня занимает Голландия. Там 2 апреля 2002 был принят «Закон о прекращении жизни по желанию или помощь в самоубийстве» 2, которым было легально закреплена возможность осуществления асистованого суицида и эвтаназии. Согласно положениям этого закона каждый, кто достиг 16 лет, имеет право самостоятельно определить порядок и способ завершения своей жизни. Для физических лиц в возрасте от 12 до 16 лет для осуществления этого акта необходимо согласие родителей или других законных представителей. Врач, осуществляющий эвтаназию, должен быть уверен в том, что просьба больного является самостоятельным и хорошо продуманным, а страдания лица, она чувствовала, являются длительными и невыносимыми. Кроме этого, требуется проинформировать пациента о его состоянии и перспективах относительно выздоровления.

Когда обратиться к истории, то следует отметить, что первый случай эвтаназии был зарегистрирован в Голландии в 1908 году, когда человек был осужден за попытку убийства своей подруги, которая согласно его показаний просила его об этом. Первой широко известным делом по эвтаназии, которая была осуществлена медиком при исполнении своих служебных обязанностей, стало осуждение на берегу 1952 врача, который дал своему брату, больному туберкулезом, по его просьбе, смертельную дозу лекарства. Суд приговорил его за убийство по просьбе согласно ст. 293 Уголовного кодекса Голландии, вынеся при этом условный приговор на один рик3. Этот первый случай по эвтаназии и стал прецедентом. После этого, в течение практически 20 лет, юристы при квалификации эвтаназии исходили из того, что она не является частью обычной медицинской практики и подпадает под действие Уголовного кодексу1. Ситуация несколько изменилась в марте 1967 г. после смерти, вызванной в результате отключения респиратора в Мии Верслуис (Mia Versluis), которая находилась в состоянии сна с медленным процессом отмирания коры головного мозга. В этот момент появилась одна из первых условий легальности эвтаназии - необходимости консультации с другим врачом при принятии решения об отключении от аппаратуры, поддерживающей життя2. Последующие годы и очередные судебные процессы в отношении врачей, обвиняемых в совершении эвтаназии, приносили новые условия, согласно которым лишение пациента жизни переставало быть уголовно преследуемым. Так, медицинский инспектор, выступая в суде при рассмотрении одного дела, в котором была обвинена врач, подала своей парализованной матери смертельную дозу морфина по ее просьбе, подтвердил, что любой рядовой голландский врач согласится с мнением об отсутствии необходимости поддержания жизни пациента, если он сам больше не хочет страдать и умоляет о смерти. Он также первый вспомнил в истории об условиях, исключающих уголовную наказуемость эвтаназии, а именно: неизлечимая болезнь пациента, который воспринимает свою боль как физически или психически несносный и желает наступления смерти, а с медицинской точки зрения - пациент находится в «пиковой» фазе своей болезни, и врач лишь реализует его прохання3. Именно эти основные критерии и легли в дальнейшем в основу условий, утвержденных в 1984 году Королевской ассоциацией врачей, как дающие возможность избежать уголовной ответственности за убийство. К ним, в частности, относились: добровольное, обдуманное, многократно повторяющееся пациентом просьба о эвтаназию, не может терпеть своего страдания, а также возможность принятия эвтаназии только по коллегиальному решению с учетом мнений других ликарив4. Эти же условия легли в основу упомянутого выше законопроекта.

Второй государством в мире, законодательно восприняла идею легализации эвтаназии является Бельгия. 23 сентября 2002 парламент этого государства принял закон о эвтаназию (Bill on Euthanasia), по которому эвтаназии и помощь в самоубийстве стали легальными согласно условиям, идентичных тем, что и в законодательстве Голландии. Согласно этому закону право на эвтаназию имеют лица, достигшие 18-летнего возраста. В случае, когда пациент не в состоянии выразить свою просьбу, то по его выбору просьбу о эвтаназию может быть осуществлено другим лицом, достигшим совершеннолетия. В конце своих процедур - бельгийская процедура осуществления эвтаназии тождественна той, что предусмотрена в законодательстве Голландии1.

Своеобразный подход к легализации эвтаназии закреплен в законодательстве СТТТА. Так, в законодательстве практически всех штатов эвтаназию и самоубийство с помощью остается противозаконным и недопустимой. Однако учитывая, что в американской правовой системе большую роль играют прецеденты, то следует отметить, что впервые пассивную эвтаназию признали допустимой в 1976 году. Так, Верховный Суд штата Нью-Джерси в деле In re Quinlan2 решил, что врач имел право остановить процесс поддержания жизни, если не было другой рациональной возможности улучшить здоровье пациента, а этическая комиссия госпиталя согласилась с таким ришенням3. В свою очередь, активная эвтаназию американским законодательством трактуется как убийство (homicide), а защита, базирующаяся на мотиве «убийство из жалости», недопустимо согласно постулатом обеспечения охраны жизни человека и наказуемость на его посягательства. Исключением из общего права стал штат Орегон (Oregon), первым и единственным легализовал помощь в самоубийстве, путем принятия в 1994 году закона «О умирания с достоинством» (Oregon Death with Dignity Act) 4. Данный законодательный акт вступил в действие через три года по решению Верховного Суда СТТТА. Согласно данному закону житель Орегона, который способен понимать свои действия и руководить ими, но есть неизлечимо больным и по заключению врачей может умереть в ближайшие полгода, имеет право просить о помощи в самоубийстве, если дважды обратится и письменно изложит свое желание о представлении смертоносных средств . Для полной легализации эвтаназии и освобождение врача от ответственности он должен иметь действительную лицензию на занятие профессиональной деятельностью в штате Орегон, проконсультироваться с другим врачом относительно диагноза и совместно исследовать возможность принятия сознательных решений пациентом. Кроме этого, он также должен узнать, желает ли пациент проинформировать своих родственников о выполнении такой процедуры. Некоторые прецеденты по легитимации эвтаназии существуют и в других штатах. Так, например, в 1990 году Верховный Суд США в деле «Cruzan by Cruzan v. Director, Missouri Department of Health, 497 US 260 »1 признал конституционным положение устава штата Миссури (Missouri), который допускал пассивную эвтаназию. Отдельно следует обратить внимание и на то, что в штате Калифорния (California) в 1997 году был принят закон «О праве человека на смерть» (Right to Die Bill) 2, по которому неизлечимо больные люди имеют право оформить документ, они могут засвидетельствовать желание отключить реанимационную процедуру.

В мире есть еще несколько государств, не признают эвтаназию преступности деяния. К таким в частности следует отнести Швейцарию, Германию, Швецию и Финляндию, где пассивная эвтаназию находится за пределами правового преследования, Колумбию, которая позволяет осуществлять при определенных обстоятельствах пассивную эвтаназию, Японию, которая имеет специальную процедуру осуществления пассивной еутаназии3. Отдельно следует отметить и тот факт, что первый шаг к легализации пассивной эвтаназии сделали также и парламентарии Франции. Так в декабре 2004 года они подавляющим большинством голосов одобрили законопроект, которым предлагают легализовать пассивную эвтаназию. Существенной особенностью этого закона является наличие в нем права неизлечимо больного пациента требовать прекратить лечение, а также возможность применения врачами сильных обезболивающих средств, даже если те ускоряют смерть пациента4.

Довольно неоднозначно решался вопрос о легализации эвтаназии в Украине. Дело в том, что при подготовке одной из первых редакций проекта Гражданского кодекса Украины звучали предложения о легализации пассивной формы эвтаназии. Однако в конечном варианте этого кодифицированного акта данное предложение не нашла своего места. Зато ч. 4 ст. 281 ГК Украины содержит положение, согласно которому «запрещается удовлетворение просьбы физического лица о прекращении его жизни». А это значит, что Украина четко определила свое отрицательное отношение к возможности легализации эвтаназии. Такая позиция законодателя абсолютно оправдана и соответствующей общеевропейском подхода. Дополнительная регламентация запрета осуществления эвтаназии содержится в ст. 52 Основ законодательства Украины о здравоохранении. Там четко предусмотрено, что медицинским работникам запрещается осуществление эвтаназии (как в активной, так и в пассивной форме - дополнение мое - Р. С.).

Что касается стран СНГ, то следует заметить, что как и в Украине эвтаназии там находится за пределами правовой легализации. Так, согласно ст. 45, 60 Основ законодательства Российской Федерации об охране здоровья громадян1 медицинскому персоналу запрещается осуществление эвтаназии - удовлетворение просьбы больного об ускорении его смерти какими-либо действиями или средствами, в том числе прекращением искусственных мер по поддержанию жизни. И как справедливо подчеркивают некоторые автори2, такую же тенденцию планируется сохранить и в дальнейшем, поскольку аналогичная по содержанию норма включена и в ст. 145 Проекта федерального закона «О здравоохранении в Российской Федерации» 3. Запрет на осуществление эвтаназии предусмотрена также и в ст. 38 Закона Республики Беларусь «О здравоохранении», где предусмотрено, что медицинским и фармацевтическим работникам запрещается осуществление эвтаназии, которая определяется как добровольная, согласованная с врачом смерть неизлечимо больного с помощью специальных обезболивающих средств. Аналогичная по содержанию норма содержится и в ст. 27 Закона Республики Казахстан «Об охране здоровья граждан в республике Казахстан». В этой статье отмечается, что аппаратура, которая поддерживает жизнь, может быть отключена только в случае констатации смерти. Подобные по своему содержанию законодательные конструкции содержатся и в отраслевом законодательстве остальных стран СНГ. Однако, по нашему глубокому убеждению, такое общее негативное отношение к легализации эвтаназии на территории стран постсоветского пространства обусловлена не общностью менталитета, но и осознанной и целенаправленной политикой государств, направленной на обеспечение прав личности, хотя сам по себе запрет, не обеспечена правовой санкции, нередко остается недейственна. Ведь из стран СНГ только УК Узбекистана (ст. 135) и УК Грузии (ст. 110) закрепляют уголовную ответственность за осуществление еутаназии1. Остальные государств преследуют этот вид общественно опасного деяния в общем порядке, который предполагается или убийство, или за непредоставление медицинской помощи. В связи с этим мы полностью разделяем существующую сегодня в литературе точку зрения о недостаточности уголовной ответственности за совершение эвтаназии и необходимость ее конкретизации и детализации2. Путем такого усовершенствования могут стать положения ст. ст. 150-151 УК Польши, § 216 УК Германии, ст. 112 УК Перу.

Аналогичной позиции о недопустимости легализации эвтаназии придерживается также и Европейский суд по правам человека, которую он изложил в решении по делу Диана Претти против Соединенного Королевства (Pretty v. United Kingdom) 3. В своем заявлении жительница Соединенного королевства, которая страдала прогрессирующими нейрогенеративнимы поражениями двигательных отделов центральной нервной системы, что привело к парализации рук, ног и мышц, которые отвечают за процесс дыхания, просила суд предоставить иммунитет от уголовного преследования ее мужу, который должен был предоставить ей помощь в совершении самоубийства, преследуемый английским правом, поскольку ее состояние паралича не давал возможности осуществить такое самоубийство самостоятельно. Несмотря доводы заявительницы, как такое содействие в самоубийстве не противоречащей ст. 2 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, а наоборот защищает не только право на жизнь, но и право выбирать продолжать жизнь или нет, суд отметил, что во всех делах, которые были рассмотрены им ранее и касались права на жизнь, он последовательно делал акцент на обязанности государства защищать жизнь. В связи с этим, в. 2 Конвенции о защите прав человека и основных свобод не может быть истолкована как такова, что предполагает диаметрально противоположное право - право на смерть. Таким образом, Европейский суд по правам человека отказался признать эвтаназию как неотъемлемое право человека распоряжаться своей жизнью.

Рассматривая проблему легитимации эвтаназии, необходимо остановить свое внимание и на необходимости отграничения права на эвтаназию от права пациента отказаться от лечения или любого другого медицинского вмешательства, регламентируется ч. 4 ст. 284 ГК Украины, ст. 43 Основ законодательства Украины о здравоохранении и рядом других нормативно-правовых актов. Проблема заключается в том, что такая близость указанных юридических возможностей побуждает отдельных ученых считать, что легитимированных возможность отказаться от лечения на любой стадии является первой основной для осуществления пассивной еутаназии1. Однако, по нашему мнению, данные понятия близки, но не тождественны. Дело в том, что отказ пациента от лечения по своему содержанию не направлена на прекращение собственной жизни. Акцент в этом случае ставится большей частью на нежелание человека медицинского вмешательства вообще, что объясняется другими факторами. Кроме этого, мы не можем согласись с мнением, что, отказываясь от лечения, человек осуществляет свои полномочия распоряжаться собственной жизнью, так, как уже отмечалось нами выше, данным полномочием, равно как и право на смерть, человек законодательно не наделен. Также следует обратить внимание и на то, что в соответствии с положениями Венецианской декларации о терминальный стан2, даже в случае отказа от лечения, врач обязан осуществлять паллиативное лечение, то есть назначить пациенту, умирает, лекарства, облегчающие страдания, с целью отсрочки смертельного конца. О различии эвтаназии от права на отказ в лечении говорится и в Декларации о еутаназию3, принятой в 1987 году на 39 съезде Всемирной Медицинской Ассамблеи (Мадрид, Испания). Там, в частности, говорится, что «. эвтаназию, как акт преднамеренного лишения жизни пациента, даже по просьбе самого пациента или на основании обращения с подобной просьбой его близких, не этично. Это не исключает необходимости уважительного отношения врача к желанию больного не препятствовать течению естественного процесса умирания в терминальной фазе заболевания ».

Подытоживая вышесказанное, мы приходим к основному выводу, что на сегодня эвтаназию в одном своем проявлении и форме не может считаться достаточным основанием для лишения человека жизни и соответствующего прекращения ии права на жизнь. Это обусловлено прежде всего доминирующими философскими, этическими, религиозными, медицинскими, правовыми и другими мировоззренческими позициями на эту проблему. Также необходимо отметить, что несмотря на существующее общеевропейское отрицательное отношение к эвтаназии существует четкая тенденция легализации пассивной эвтаназии в правовых порядках отдельных экономически развитых стран. Учитывая это, хотим заметить, что в случае, когда правовая система Украины все же «созреет» по легализации эвтаназии, этому должна предшествовать серьезная общественная полемика по этому вопросу с возможно более широким привлечением к ней, кроме юристов, также и представителей медицины, биоэтики , философии, социологии и других наук. Основное внимание при обсуждении следует сконцентрировать на основаниях и условиях осуществления пассивной эвтаназии, что сделало бы злоупотребление ею и способствовало уменьшению случаев обращения за этой процедурой. Однако мы бы скорее согласились с позицией, которая выражена в рекомендациях Парламентской Ассамблеи Совета Европы от 25 июня 1999 № 14/8 (1999) 1, где указывается, что приоритетным направлением развития должна быть не легализация эвтаназии, а развитие паллиативной помощи, устранения боли и всесторонняя поддержка пациентов, членов их семей и других лиц, осуществляющих уход за терминальными больными и больными, умирают.

Итак, приведено еще раз подводит нас к выводу, что полномочия по распоряжению жизнью через указанные выше причины не вводится к содержанию права на жизнь. Что касается отрицательных полномочий, то в отношении права на жизнь в их число следует отнести возможность требовать от всех и каждого не нарушать соответствующее субъективное право или иным образом не препятствовать его реализации, а также требовать правовой защиты или осуществлять его самостоятельно в случае такого нарушения или препятствование. При этом, что касается негативных полномочий права на жизнь, а точнее защиты права на жизнь, то нужно сделать следующее предостережение. Во-первых, полномочия по защите права на жизнь физического лица может реализовываться и другими лицами путем совершения любых не запрещенных законом действий, направленных на защиту данного права. Так, например, в порядке необходимой обороны совершаются соответствующие действия, направленные на защиту права на жизнь других

человек. Во-вторых, важно также и тот факт, что в отдельных случаях вопрос о защите права на жизнь имеет дополнительную законодательную регламентацию. Так, в частности, в случаях, когда вред причиняется смертью физического лица, то особенности его возмещения устанавливаются ст. ст. 1195, 1196, 1200-1202, 1207 ГК Украины и другими нормами права1.

Анализ действующего законодательства, в частности ст. 281 ГК Украины, дает нам возможность сделать вывод о том, что законодатель вводит дополнительно целый ряд дополнительных полномочий физического лица, объединяя их под общим понятием «право на жизнь». К таким полномочиям законодатель частности относит: право на проведение медицинских, научных и других исследований, запрет активной эвтаназии, право на стерилизацию, право на искусственное прерывание беременности, право на искусственное оплодотворение и перенос зародыша в организм женщины. При этом хотелось бы отметить, что в отношении их места и роли в системе личных неимущественных прав в литературе идет дискуссия. Одни авторы считают, что данные полномочия входят в содержание права на життя2, другие наоборот, что они выходят за пределы его змисту3. По нашему мнению, указанные права являются самостоятельными личными неимущественными правами, которые в своей совокупности составляют законодательные гарантии осуществления права на жизнь. Однако они по своему содержанию настолько близкими и неразрывными категориями, можно сделать вывод, что они все вместе в комплексе обеспечивают физическому лицу ее жизнедеятельность.

Обобщая вышеизложенное, можно определить право на жизнь как личное неимущественное право физического лица по владению и использованию запрещенной законом способом собственной жизни, а также защиты собственной жизни и жизни других лиц в пределах, предусмотренных законодательством.

Следовательно, право на жизнь является наиболее важным и наиболее неизученным личным неимущественным правом физического лица. Данное исследование является попыткой определить в наиболее общих аспектах данное право именно как личное неимущественное право. Согласно ему право на жизнь довольно сложным по своей конструкции и включает в себя ряд активных и негативных полномочий. Однако невыписанность содержания данного права в действующем законодательстве может побудить нас к мысли, что активные полномочия, которые составляют содержание этого права, настолько широкими, что не могут подлежать исключительной законодательной регламентации. Однако данное право нельзя одновременно считать и неограниченным (абсолютным), поскольку оно все же имеет общие черты, которые установлены гражданским законодательством для всех видов гражданских прав (ст. 13 ГК Украины). Внутреннее же наполнение этого права (его содержание) беспрекословно будет меняться в зависимости от развития современной науки и техники, в частности, предусматривается существенная коррекция полномочий, которые составляют содержание этого права с развитием медицины, генетики, трансплантологии, психологии, психиатрии, биоэтики и т. д..

б). Право на здоровье

Тесно с правом на жизнь связано еще одно личное неимущественное право физического лица, которое обеспечивает ее целостность, право на здоровье. Однако, анализируя действующее законодательство, нужно прежде всего отметить, что оно не оперирует термином «право на здоровье». Правовая регламентация возможностей в сфере собственного здоровья физического лица на сегодня определяется закреплением ряда прав, связанных со здоровьем, в частности, право на устранение опасности, угрожающей здоровью (ст. 282 ГК Украины), право на охрану здоровья (ст. 283 ГК Украины), право на медицинскую помощь (ст. 284 ГК Украины), право на информацию о состоянии своего здоровья (ст. 285 ГК Украины), право на тайну о состоянии здоровья (в . 286 ГК Украины) и другие. Преимущественно такая правовая регламентация является фактическим калькирование соответствующих положений Конституции Украины (ст. 49), или положений другого законодательства.

Указанная позиция законодателя, по нашему мнению, является не только неоправданной, но и такой, что необоснованно суживает объем и содержание существующих возможностей физического лица в отношении собственного здоровья, частью переводя их в характер прав, носят охранительный характер. Учитывая это нужно сделать вывод, что действующее гражданское законодательство сегодня должно содержать положения, гарантирующие физическому лицу не только право на охрану его здоровья, а обеспечивали бы реальную правовую возможность совершать максимально широкую по количественным и качественным аспектом сумму действий ( поведения), которая направлена на удовлетворение своих интересов в сфере собственного здоровья. Поэтому указанное приводит нас к мысли, что действующее законодательство Украины должно закреплять не ряд прав в сфере охраны здоровья физического лица, а в первую очередь право на здоровье, включая его активный и пассивный смысл. На таких же позициях стоят и иностранные эксперты. Так, в частности, Б. Табес, разделяя позицию о необходимости введения само понятие «право на здоровье», отмечает, что целесообразность этого обосновывается 3 основными доказательствами, а именно: 1) этот срок, по мнению ученого, является наилучшим с точки зрения соответствия международным документам и соглашениям, 2) он вообще наиболее часто используется на международном уровне, 3) он помогает осознать, что речь идет не только о здравоохранении, но и о праве на ряд условий, без которых возможно здоровья1 .

Выяснение правовой природы и содержания права на здоровье невозможно без решения вопроса относительно объекта данного права. Сегодня господствующей является мнение, что объектом права на здоровье является неимущественное благо «здоровья физического лица». То же время, несмотря на будто внешнюю простоту данного вопроса, следует отметить, что на сегодня фактически не существует четкого и способного к юридическому применения понятия «здоровье», то есть понятие «здоровье физического лица» именно как неимущественного блага.

Перед тем, как перейти к рассмотрению срок-понятия «здоровье физического лица», нужно отметить, что оно по своему содержанию является полисемантическим. Учитывая это, его нужно рассматривать, как минимум, в двух основных смыслах. Прежде всего, «здоровье» является общефилософской категорией, которую следует понимать как некий объект нематериального мира. С этой позиции оно носит объективный психофизический характер и является существующим и вне правового воздействия. Для этого в самом общем смысле «здоровье человека» определяется как естественное состояние организма, характеризующееся его полной равновесием с биосферой и отсутствием каких-либо выраженных болезненных изменений2.

Но, кроме такого общего понимания термин-понятие «здоровье» имеет еще и свое специально-правовое значение, в котором оно и выступает как некий объект соответствующих правоотношений. Именно на этом специальном смысле указанного срок-понятие мы остановим свое внимание. Это необходимо по нескольким основным обстоятельств. Прежде всего, такое понимание позволит рассматривать «здоровье» не просто как общефилософский субстрат, а, в первую очередь, как специальный объект соответствующих общественных отношений. Во-вторых, такой подход позволит рассматривать здоровье как определенную социальную ценность, несмотря на общий характер имеет конкретную юридическую природу. В-третьих, указанное значение здоровья определит и его специально-отраслевое (гражданско-правовую) принадлежность к категории личных неимущественных благ, делает указанную категорию такой, что приобретает признаки юридического неравнодушия.

Анализируя действующее законодательство, следует отметить, что в отличие от понятия «жизнь» понятие «здоровье» имеет свою легитимную дефиницию как на международном, так и на национальном законодательном уровне, под которой понимают состояние полного физического, душевного и социального благополучия, а не только отсутствие заболеваний и физических дефектов. Именно такое определение термин-понятие «здоровье» содержится в Уставе Всемирной организации здравоохранения здоровья1 (далее - ВОЗ), а также экстраполированы в ч. 2 ст. 3 Основ законодательства Украины об охране здоровье2 и в некоторые другие нормативно-правовые акты. И именно в этом смысле оно преимущественно рассматривается в юридической литератури3, когда осуществляется попытка выделить понимание данного понятия через такую основную категорию как «благополучие» (качественную характеристику максимального хорошего состояния), которое может быть дифференцировано на три следующих составляющих: физическое здоровье (состояние , который обеспечивает статико-динамический вещественно-энергетический гомеостаз организма), психическое здоровье (внутрисистемный и системно-экологический гомеостаз мозга) и социальное здоровье (информационный и системно-экологический гомеостаз поведения). В то же время такой подход, по нашему мнению, имеет несколько основных недостатков, из-за чего неприемлемо для правоприменения.

Прежде всего, невозможность использования данного определения именно в сфере права обусловливается определенной степени идеалистическим характером данного определения. Так, предложенное законодателем определения понятия здоровья скорее можно трактовать как определение понятия «идеальное здоровье», то есть как поставленную цель по отношению к собственному здоровью, как эталон, к достижению которого каждый должен стремиться. Несомненно, что наличие такого эталона имеет важное назначение, которое заключается в возможности соотношения реально существующего здоровья с идеальным течение периода жизнедеятельности физического лица.

Второе обстоятельство, которое не позволяет нам согласиться с предложенным определением, является то, что, будучи по своему характеру понятием идеальным (абсолютным), предложенная дефиниция понятия «здоровье» не учитывает того факта, что по своей природе является категорией динамичной, которой свойственны физиологические и патологические изменения1. И соответственно этому динамика тех или иных признаков общего понятия «здоровье» дает основания считать, что они могут привести к нарушению понятие «благополучие» как основополагающей составляющей данного определения. А отсутствие указанного благополучия, по крайней мере, в одной из вышеуказанных сфер свидетельствует о фактическом отсутствии и самого здоровья как блага. Так, например, отсутствие душевного благополучия у лиц, страдающих психическими расстройствами, или отсутствие социального благополучия у лиц, не имеющих надлежащего социального обеспечения, по крайней мере, исходя из предложенной дефиниции, уже свидетельствовало бы о полном отсутствии у них соответствующего блага «здоровья 'я ». Но это не только противоречит сущности этого личного неимущественного блага (а именно его неотделимости от личности носителя), но и отрицает при таких обстоятельствах существования соответствующего правового режима данного блага, поскольку вводит в право непризнанную категорию «безобъектного права».

Третье обстоятельство, которое делает невозможным восприятие предложенного определения понятия «здоровье», тесно связана с предыдущим аргументом и вытекает из него. Ведь если такое благо как здоровье может быть подвергнуто динамическим изменениям и дифференцироваться в зависимости от факторов, влияющих на состояние жизнедеятельности организма, то оно, соответственно, подвергается также и измерению (оценке) по различным показателям. И, как правильно отмечает В. М. Соловьев, «... для юридической практики значение имеет не столько понятие личного здоровья, сколько оценка его качественного состояния. Качественное состояние личного здоровья характеризует уровень здоровья человека, который постоянно колеблется в результате действия эндогенных и экзогенных факторов »2.

Анализируя эту проблему, сегодня в Международном научно-учебном центре информационных технологий и систем НАН и МОН Украины разработан открытую концепцию здоровья. По этой концепции здоровья рассматривается как сложно организованная информационная система биологической, психической, социальной природы, изучение которой требует системного подхода, что позволяет исследовать структурно-функциональную организацию объекта с точки зрения вещественных, энергетических, информационных процессов. Информационная структура здоровья, согласно данной концепции, здоровье представляет собой иерархически организованную систему, которая имеет, по крайней мере, пять уровней:

A. Первый уровень - индивидуальное интегральное здоровья.

B. Второй уровень - статусы здоровье (физическое, психическое, социальное).

C. Третий уровень образуют компоненты статусов здоровья, каждый из которых имеет свою структуру и функцию. Компоненты физического здоровья представлены внутренними физиологическими системами и управляющими системами организма. Компонентами психического здоровья является интеллект, эмоции и характер. Компоненты социального здоровья - «личностно-экологическая» и «личностно-нравственная» составляющие. Моральный компонент рассматривается как аналог уровня духовного здоровья развития личности.

D. Четвертый уровень образуют составляющие компонента. Для компонента внутренней физиологической системы - это отдельные физиологические системы организма, например, сердечно-сосудистая система, дыхание, система крови. Для управляющей системы организма - нервная система, иммунная система и эндокринная система. Составными интеллектуального компонента выступают особенности мышления, памяти, внимания и восприятия. Составляющие эмоционального компонента - это субъективные переживания индивида - собственно внутренние (импрессивной составляющая) и внешние проявления эмоций (экспрессивный составляющая), которые можно определить по мимике, речи, двигательными актами и поведением человека. Составными компонента характера выступают качества личности, наиболее отвечают за сохранение здоровья, а показателями избранные - социальная активность, мобилизация воли, эмоциональную окраску деятельности, генерация поведенческих проявлений. Составляющими социального «личностно-средового» компонента является адаптация человека к физическим условиям жизни, условий трудовой деятельности; морально-этических норм общества. «Личностно-нравственный» компонент образуют такие пять ключевых качеств социально зрелой личности: достоинство, совесть, честь, добродетель, ответственность. Их наличие, степень проявления помогают определить возможный уровень духовного развития человека.

E. Пятый уровень структуры здоровья формируют отдельные показатели всех его складникив1.

Несмотря на то, что положения указанной концепции в отдельных своих аспектах довольно спорными, а ее применение будет осложняться необходимостью комплексного применения знаний в области различных научных отраслей знаний (биологии, прежде всего ее подразделений: физиологии, анатомии, биохимии, биофизики и др..; Медицины, частности, эндокринологии, иммунологии и др..; нейрофизиологии, психологии, неврологии, психолингвистики, социологии, социальной психологии, экологии, информатики), все же общим выводом здесь должно стать то, что как раз для права достаточно важно не столько определение «здоровье я »через любую идеальную категорию, сколько через систему определенных количественных и качественных показателей, которые могут подлежать оценке.

Четвертой обстоятельством, которая, по нашему мнению, делает невозможным применение такого определения понятия «здоровье» именно для гражданского права, является отсутствие выделения в нем публичных и частных моментов. Ведь понятие здоровья, как верно отмечает И. Х. Бабаджанов, является «... не только личное, но и общественное благо »1, и поэтому по своему содержанию включает в себя как понятие« общественного здоровья », так и понятие« здоровье индивидуального ». Так, рассматривая понятие «общественного здоровья», А. В. Тихомиров делает вывод, что им должен охватываться совокупное состояние здоровья каждого отдельного гражданина в масштабах всего населения страны, поддержание стабильного уровня, который гарантируется государством как минимально допустимая межа2. По мнению В. И. Акопова и Е. Н. Маслова, общественное здоровье рассматривается как понятие статическое и характеризуется следующими демографическими показателями, как рождаемость, смертность, заболеваемость, уровень физического развития, средняя продолжительность життя3.

Учитывая такой подход понятно, что обеспечение общественного здоровья в первую очередь должно происходить с учетом государственного интереса, и поэтому указанная категория и ее обеспечение в основном должна находиться в сфере публичного права. Зато понятие «индивидуального здоровья» является категорией частно-правовой. Именно эта категория реально характеризует основу частного интереса физического лица, является мотиватором ее поведения в частной сфере и составляет основу личного неимущественного блага, которым является здоровье. Поэтому определение понятия индивидуального здоровья должно стать отправной точкой в определении его правового режима, который, по нашему мнению, должен определяться, в первую очередь, в рамках права гражданского.

При рассмотрении вопроса относительно понимания понятия индивидуального здоровья, его почему-то преимущественно сводят только к пониманию «здоровья соматического» 1. Но такой подход, по нашему мнению, довольно ограниченным. Ведь несмотря на то, что здоровье, как правильно отмечает А. В. Тихомиров: «... находит натурализованный проявление в материальном объекте, физическом воплощении - организме человека »2, оно далеко не ограничивается лишь определением состояния« телесной оболочки организма человека ». Такой подход неизбежно приведет к тому, что усечение понимание объекта повлияет и на необоснованное ограничение его правового режима, а соответственно ограничения содержания и объема прав физического лица, возникающие по этому объекту. По нашему мнению, понятие «здоровье», как личное неимущественное благо, более комплексным понятием, которое находит свое выражение не только в организме, то есть теле человека, но и в психических процессах, состояние которых также влияет на организм. И поэтому при анализе понятия «здоровье» как личного неимущественного блага, которое является объектом соответствующих личных неимущественных прав физического лица, следует понимать как двуединую сущность человеческого организма включает в себя две основных составляющих: соматическую (телесную) и психическую ( духовную), каждая из которых характеризуется определенным станом3.

Исследуя указанный вопрос, в общей литературе доминирует мнение, что под понятием «психическое здоровье» следует понимать психическое состояние организма, характеризующееся совокупностью установок, качеств и функциональных способностей, которые позволяют лицу адаптироваться к середовища4. В продолжение этой мысли, авторы одновременно верно отмечают, что практически нереально свести к одному существующие взгляды на этот вопрос, которые сложились в различных социальных группах. Осложняет такую универсальность также и культурный и временной аспект, ведь с течением времени отношение к тем или иным процессам в различных культур, а также в пределах одной и той же культуры в разные времена было различным. Так, например, во многих племенах индейцев в отличие от других американских народов, считают галлюцинации нормальным явлением. Зато в пределах общеевропейской культуры с течением времени, гомосексуализм рассматривался вначале как преступление, затем - как психическая болезнь, а теперь - как вариант сексуальной адаптации.

В то же время почти неизменным оставалось отношение к лицу, в результате того или иного состояния психического здоровья чем-то отличалась в своем поведении от других членов социальной группы. Так, как отмечается в одном из докладов ВОЗ, «... вопросы психического здоровья продолжают рассматриваться так, как в былые времена, а к психическим расстройствам в течение длительного времени относились не только как к редкому, но и такого, что предвещает зло и является зазорным явлением »1. Поэтому всегда существовала высокая вероятность признания данного физического лица больным и применения к ней ряда социальных и правовых ограничений. И поэтому основным социальным назначением психического здоровья как определенного блага физического лица следует признать обеспечение социальной адаптации человека. При этом следует подчеркнуть, что психическое здоровье человека должно соотноситься со стадией его развития, его генетической наследием и культурным окружением, или, как правильно отмечает В. М. Волков, «психическое здоровье всегда следует оценивать в целом с учетом биологических и социальных закономерностей, оказывают прямое и косвенное влияние на состояние его психики »2.

Что касается юридического подхода к пониманию вопроса «психического здоровья», то анализ современной литературы дает нам основания утверждать, что данное понятие в основном рассматриваются не как определенное состояние или составляющая общего понятия здоровья, а скорее как определенный признак. Так, Н. А. Ардашева пишет, что понятие психического здоровья является не что иное, как «... признак, индивидуализирует гражданина и влияет на его правовой статус - дееспособность »3. Ближнего точки зрения придерживается и М. А. Курбанов, который, определяя понятие «психическое здоровье», исходит из того, что это «. средство освоения окружающей действительности, которая позволяет осуществлять самостоятельное поведение, получать удовольствие от материальных и нематериальных благ, не чувствовать затруднений в отношениях с внешним миром, находиться в условиях достижимого духовного и физического комфорта, получать выгоды с материальной и нематериальной природы »1.

Анализируя эти и другие определения, которые предлагаются в юридической литературе, мы все же приходим к основным выводам, что, во-первых, понятие здоровья, как личного неимущественного блага должно устанавливать не через понятие «благополучие» как идеальную категорию, а через существующее положение жизнедеятельности организму1. И, во-вторых, состояние здоровья нецелесообразно определять через комплекс нормативных морфо-функциональных показателей организма человека, поскольку для его понимания требуется еще и количественная оценка. И поэтому, учитывая эти два основных постулата, мы считаем, что понятие «здоровье» как личное неимущественное благо, должно охватываться имеющимся соматическим и психическим состоянием жизнедеятельности организма, определяется системой качественных и количественных медицинских показателей.

Определив понятие «здоровье» как личного неимущественного блага, мы должны перейти к определению особенностей его гражданско-правового режима, который, как уже отмечалось нами выше, наиболее полно и эффективно мог бы охватываться в рамках права на здоровье. Для этого нам нужно прежде всего определить ту совокупность полномочий, которые составляют данное право и направлены на обеспечение соответствующего интереса физического лица по собственному здоровью.

На сегодня в литературе существуют различные предложения относительно определения понятия «права на здоровье». Так, отдельные ученые вообще не считают целесообразным выделение такого права от других личных неимущественных прав, считая, что оно имеет конституционно-правовую природу1, или, что существующая гражданско-правовая регламентация в рамках права на охрану здоровья является достатньою2. Другие ученые, также с одной стороны соглашаются с законодателем одновременно поддерживают существование общего права на здоровье, под которым понимают предусмотренную законом возможность физического лица находится в состоянии полного физического, душевного и социального благополучия путем реализации закрепленных в законодательстве правомочий. Идя дальше, они считают, что активные полномочия носителя права на здоровье должны включать в себя: право на охрану здоровья, право на устранение опасности, угрожающей здоровью, право на медицинскую помощь, право на информацию о состоянии своего здоровья 'я, право на тайну о состоянии здоровья, права физического лица, находящегося на стационарном ликуванни3. Еще больше расширить структуру права на здоровье предлагает Л. А. Красавчикова, которая считает, что право на здоровье включает в себя: право на получение квалифицированной медицинской помощи, право на современную врачебную помощь, право на возмездное квалифицированное протезирование, право на косметологическое лечение, право на донорство и трансплантацию, право на участие в медицинском эксперименте, право на экологическое и санитарно-эпидемиологическое благополучие и радиационную безопасность, право на информацию о состоянии здоровья и факторы, влияющие на него, право на возмещение вреда, право на уважительное и гуманное отношение со стороны медицинского и обслуживающего персонала, выбор врача, лечебно-медицинского учреждения, проведение по его просьбе консилиума, консультации специалистов и других медицинских услуг, право на доступ адвоката или иного законного представителя, право на обеспечение условий для отправления религиозных обрядов тощо1. Аналогичные подходы по включению в права на здоровье того или иного набора других прав демонстрируются и другими науковцями2. Но, по нашему мнению, такой подход, хотя и соотносится с подходом законодателя, имеет ряд проблем, которые не позволяют его воспринять, как правильный. Прежде всего, согласно данному подходу право на здоровье является не отдельным правом, а совокупностью прав. В противном случае, трудно согласиться с позицией, что право на здоровье как отдельное субъективное гражданское право включает в себя как структурные составляющие НЕ правомочия носителя этого права, а отдельные субъективные гражданские права. Кроме этого, как уже отмечалось выше, отдельные из указанных прав никак не могут быть отнесены к категории прав, обеспечивающие естественное существование физического лица.

По нашему мнению, как практически и любое субъективное право, право на здоровье состоит из ряда полномочий, которые носят активный и негативный аспект. Однако, применяя выведенную нами матрицу относительно содержания личных неимущественных прав, мы считаем, что к активным полномочий, определенных нами выше, следует отнести возможность благоволодиння таким личным неимущественным благом как здоровье, а также возможность его благовикористання. Перед рассмотрением данных полномочий следует отметить тот факт, что иногда в юридической литературе распространяется мнение, что в состав этих полномочий в обязательном поряду должна относиться возможность «распоряжение» собственным здоровьям3. Однако, по нашему мнению, такое полномочие не свойственно для данного права4. Даже несмотря на то, что физическое лицо свободен в выборе своего поведения, которая тем или иным влияет на состояние его здоровья (улучшая его, поддерживая его в существующем состоянии, ухудшая его состояние, вплоть до потери определенных органов или функций организма) одновременно распоряжение здоровьем должно иметь целью его прекращения у лица носителя как соответствующего блага. Однако учитывая неразрывную связь между «здоровьем» и его носителем, а также, принимая во внимание то, что прекращение здоровья у физического лица как показателя качественного, неизбежно приведет к прекращению в ней жизни как показателя абсолютного, то невозможность включения указанного полномочия в структуру права на здоровье обосновывается теми же аргументами, что и невозможность включения полномочия распоряжения в структуру полномочий права на жизнь. И поэтому положительная составляющая права на здоровье может быть представлена лишь двумя основными правомочиями, о которых мы и поведем речь дальше.

Благоволодиння собственным здоровьем физическое лицо осуществляет постоянно в течение жизни. Это полномочия ввиду его характерные признаки не может быть изъято у лица или передано кому-то другому, так как оно обеспечивает физическому лицу целостность и существование в реальном мире. Анализ действующего законодательства дает нам основания утверждать, что определенными особенностями наделен полномочиями по благоволодиння психическим здоровьем. Это в первую очередь объясняется тем фактом, что в соответствии со ст. 3 Закона Украины «О психиатрической помощи» 1 введена презумпция психического здоровья, согласно которой «каждый человек считается не имеющим психического расстройства, пока наличие такого расстройства не будет установлено по основаниям и в порядке, предусмотренных настоящим Законом и другими законами Украина ». Несмотря на некоторые нюансы относительно правильности легитимации данного понятия в законодательных актах2, считаем, что такой подход заслуживает внимания и должен быть распространен и на здоровье как благо в целом.

Когда же речь пойдет о благовикористання здоровья как второй составляющей активных полномочий субъекта-владельца права на здоровье, то это означает, что физическое лицо само может определять свое поведение в отношении собственного здоровья, которая направляется на улучшение собственного здоровья я его поддержания, так и на его ухудшение, вплоть до прекращения определенной (определенных) функции (функций). Единственной чертой по использованию собственного здоровья является состояние, при котором возникает угроза жизни физического лица. В целом же перечень активных возможностей физического лица относительно собственного здоровья является довольно широким и имеющим тенденции расширения учитывая бурное развитие медицины и медико-биологических технологий. Однако по основным своим характерным признакам из всего перечня возможностей физического лица по благовикористання ею собственного здоровья, мы бы выделили следующие возможности:

A. обращаться за медицинской помощью;

B. обращаться за медицинской услуги;

C. отказаться от оказания медицинской услуги;

D. требовать прекращения оказания медицинской услуги.

Остальные прав, возникающих у физического лица после

реализации указанных полномочий, можно уже характеризовать как такие, которые возникают в медицинских правоотношениях, и поэтому будут рассматриваться нами ниже, как виды специальных личных неимущественных прав физического лица. Так, например, обращение за медицинской услугой влечет за собой возникновение у лица права на квалифицированную медицинскую помощь, права на выбор врача, ряд прав лица, находящегося в стационаре и т. п..

Что же касается вышеуказанных полномочий, выделяются нами как составные элементы благовикористання, то важным для их понимания является разграничение понятий «медицинской помощи» и «медицинских услуг». Важность такого разграничения имеет два основных значения: во-первых, в-правовом смысле, поскольку в соответствии с ч. 3 ст. 49 Конституции Украины предусматривается, что в государственных и коммунальных учреждениях здравоохранения медицинская помощь предоставляется бесплатно, то есть независимо от ее объема и без предварительного, текущего или последующего их расчета за предоставление такой помощи, во-вторых, введение двух категорий в гражданском законодательстве ставит необходимость о разграничении их по содержанию и объему. То же время, несмотря на указанную важность данного вопроса, действующее законодательство не дает четкого разграничения между указанными понятиями. Более того, толкование данного термина не дал также и Конституционный Суд Украины, хотя такой вопрос перед ним ставилась неоднократно. Первый раз, рассматривая дело о платных медицинских услуги1, Конституционный Суд Украины отметил, что «. содержание понятия «медицинская помощь» Конституция Украины не раскрывает. Отсутствует его определение также в Основах законодательства Украины о здравоохранении и других нормативных актах. Однако в медицинской науке понятием «медицинская помощь» преимущественно охватываются лечение, профилактические мероприятия, которые проводятся при заболеваниях, травмах, родах, а также медицинский осмотр и некоторые другие виды медицинских работ. Содержание же близкого к «медицинской помощи» понятие «медицинская услуга» до сих пор остается не определенным не только в нормативных актах, в частности в названной постановлении Кабинета Министров Украины, но и в медицинской литературе ». А уже рассматривая дело о бесплатной медицинской допомогу1, указал, что понятие «медицинской помощи» должно быть определено законом. Но и до сих пор вопрос об определении указанных понятий на уровне закона не определяется. Зато в постановлении Кабинета Министров Украины «Об утверждении Программы предоставления гражданам гарантированной государством бесплатной медицинской помощи» 2 указано, что помощь - это вид деятельности, который включает комплекс мероприятий, направленных на оздоровление и лечение пациентов в состоянии, в момент ее предоставления грозит жизни, здоровью и трудоспособности и осуществляется профессионально подготовленными работниками, имеющими на это право в соответствии с законодательством. Кроме этого, данное постановление устанавливает следующие виды медицинской помощи: а) скорая и неотложная (на догоспитальном этапе станциями (отделениями) скорой медицинской помощи, пунктов неотложной медицинской помощи в состоянии, которое угрожает жизни человека) б) амбулаторно-поликлиническая, в) стационарная (в случае острого заболевания и в неотложных случаях, когда требуется интенсивное лечение, круглосуточное медицинское наблюдение и госпитализация, в том числе по эпидемическим показаниям, детям, беременным и роженицам, больным по направлениям медико-социальных экспертных комиссий, врачебно-консультативных комиссий) г ) неотложная стоматологическая помощь (в полном объеме - детям, инвалидам, пенсионерам, студентам, беременным, женщинам, имеющим детей до 3 лет) д) доврачебная медицинская помощь сельским жителям е) санаторно-курортная помощь инвалидам и больным в специализированных и детских санаториях е) содержание детей в домах ребенка ж) медико-социальная экспертиза потери трудоспособности. Однако такой подход несмотря на его возможную сприйнятнисть все же не нашел своего места на законодательном уровне, как об этом говорил Конституционный Суд Украины, и поэтому вопрос, в принципе, можно считать открытым.

Анализируя такое положение вещей в законодательстве, Л. Н. Дешко основания утверждает, что «. сегодня ни одним нормативно-правовым актом не установлен четкий перечень объемов и видов медицинской помощи., поэтому данный вопрос остается открытым, а его актуальность чрезвычайно острой ». Учитывая это автором предлагается собственное видение понятия «медицинская помощь», которое включает: «а) возможность получать как платную, так и бесплатную квалифицированную медицинскую помощь б) возможность выбора врача, а также лечебно-профилактического учреждения, в) возможность обследования, лечение и содержание в условиях, соответствующих санитарно-гигиеническим требованиям; г) проведение по просьбе пациента консилиума и консультаций других специалистов;

д) облегчение боли, связанный с заболеванием и (или) медицинским вмешательством, доступными способами и средствами;

е) хранение в тайне информации о факте обращения за медицинской помощью, состоянии здоровья, диагнозе и других данных, полученных при его обследовании или лечении ж) информированное добровольное согласие на медицинское вмешательство, с) отказ от медицинского вмешательства и) получения медицинских и других услуг в рамках программ добровольного медицинского страхования, и) возможность обращения в компетентные и обязанных субъектов для возобновления возбужденного возможности или возмещении убытков при посягательстве на жизнь »1. Однако и такой подход, по нашему мнению, не может быть признан правильным, поскольку в таком варианте понятие «медицинской помощи» фактически включает в себя понятие «медицинской услуги» 2. Не совсем оправдано и другой, кардинально отличный подход, предложенный А. В. Крылова. По ее мнению, понятие «медицинская помощь» входит в состав более широкого понятия «медицинская услуга», но имеет специфические признаки, обобщение которых дает основания рассматривать медицинскую помощь как правомерное вмешательство специалиста в области медицины в физическую или (и) психическую сферу существования человека, обусловлено состоянием ее здоровья с целью спасения жизни, улучшение состояния, обновления здоровья. При этом право на медицинскую помощь, по ее мнению, включает в себя: право на обращение за помощью или на отказ от нее, право на выбор врача, на участие в собственном лечении, на выбор методов лечения, право на самолечение тощо1.

По нашему мнению, понятие «медицинская помощь» и «медицинская услуга» являются близкими, но не тождественными понятиями. Близость между ними объясняется тем, что оба они являются разновидностями медицинской деятельности и имеют целью положительное влияние на здоровье физического лица. В то же время разница между ними должна проводиться по критерию того, направлена данная медицинская деятельность на устранение непоправимый опасности, который может быть причинен жизни и здоровью физического лица, или на достижение какой-то другой мети2. Учитывая это понятием «медицинская помощь» должна охватываться поведение уполномоченного субъекта, регламентирована соответствующими нормативно-правовыми актами в сфере медицины и направлена на устранение угрозы жизни и здоровью (в случае, когда такая угроза может стать непоправимой и / или создать соответствующую угрозу жизни) физического лица. В свою очередь, понятием «медицинская услуга» должна охватываться поведение уполномоченного субъекта, регламентирована соответствующими нормативно-правовыми актами в сфере медицины и направлена на поддержание (сохранение), восстановление или улучшение здоровья физического лица и обеспечения санитарно-эпидемического благополучия населения . Согласно этому пониманию мы отмечаем также и тот факт, что от предоставления медицинской помощи физическое лицо не имеет права отказаться, а от предоставления медицинской услуги может как отказаться, так и требовать прекращения той медицинской услуги, которая началась. Важно также и поддержать приведенную в литературе мнение о необходимости четкой легитимации стандарта медицинской помощи как нормативного документа, устанавливающего требования к процессу оказания медицинской помощи при данном виде патологии (нозоологических форме) с учетом современных представлений о необходимых методах диагностики, профилактики, лечения, реабилитации и возможностей конкретной системы медицинской помощи, обеспечивает надлежащую ее якисть3. А учитывая предлагаемую нами концепцию целесообразно было бы разработать также и стандарт медицинских услуг. Кроме этого, возможности оказания медицинской услуги, включаемые в содержание права на здоровье, могут осуществляться также и на основании гражданско-правового договору1.

Негативный аспект права на здоровье находит свое отражение в закреплении требования ко всем воздерживаться от любых нарушений данного права или создание препятствий для его осуществления. При этом гарантии такой составляющей права на жизнь находят свое закрепление и на уровне закона. В частности, в ст. 282 ГК Украины законодатель гарантирует всем и каждому возможность требовать устранения опасности, созданной вследствие предпринимательской или иной деятельности, угрожающей жизни и здоровью. В случае нарушения данного аспекта права на жизнь физическое лицо наделяется правом применить соответствующие способы его защиты. Однако существенной особенностью по реализации полномочия в защиту права на здоровье (как и права на жизнь) является то, что в отдельных случаях оно имеет дополнительную законодательную регламентацию. Например, в случаях, когда вред причиняется увечьем или иным повреждением здоровья физического лица, то особенности его возмещения устанавливаются статьями 1195-1199, 1202-1207 ГК Украины и другими нормами права2. Кроме этого, в отдельных случаях на защиту здоровья может принадлежать и о праве на здоровье других физических лиц, в частности в случае, когда лицо совершает действия, направленные на устранение опасности, угрожающей праву на здоровье другого лица, если эту опасность при данных условиях нельзя было устранить другими средствами (ст. 1171 ГК Украины).

Анализируя право на здоровье, дополнительно хотелось бы дополнить, что оно на юридическом уровне обеспечено рядом юридических гарантий как частно-правового, так и публично-правового характера. В первую очередь, в в перечне гарантий права на здоровье главное место занимают конституционные гарантии, среди которых следует выделить запрет сокращения существующей сети государственных и коммунальных медицинских учреждений и содействие развитию лечебных учреждений всех форм собственности (ч. 3 ст. 49 Конституции Украины) , установление обязанности государства заботиться о развитии физической культуры и спорта, обеспечивать санитарно-эпидемическое благополучие (ч. 4 ст. 49 Конституции Украины) и т. д.

Отдельный перечень гарантий регламентируется и на уровне других законодательных актов. Так, в частности, общество и государство ответственны перед современным и будущими поколениями за уровень здоровья и сохранение генофонда народа Украины, обеспечивают приоритетность здравоохранения в деятельности государства, улучшение условий труда, учебы, быта и отдыха населения, решение экологических проблем , совершенствование медицинской помощи и внедрение здорового образа жизни. В развитие этого положения в ст. 6 Основ законодательства Украины о здравоохранении указано, что право на охрану здоровья предполагает: а) жизненный уровень, включая пищу, одежду, жилище, медицинский уход и социальное обслуживание и обеспечение, который необходим для поддержания здоровья человека; б) безопасную для жизни и здоровья окружающую среду, в) санитарно-эпидемическое благополучие территории и населенного пункта, где он проживает;

г) безопасные и здоровые условия труда, учебы, быта и отдыха;

д) квалифицированную медико-санитарную помощь, включая свободный выбор врача и учреждения здравоохранения, е) достоверную и своевременную информацию о состоянии своего здоровья и здоровья населения, включая существующие и возможные факторы риска и их степень е) участие в обсуждении проектов законодательных актов и внесение предложений по формированию государственной политики в области здравоохранения; ж) участие в управлении здравоохранением и проведении общественной экспертизы по этим вопросам в порядке, предусмотренном законодательством, с) возможность объединения в общественные организации с целью содействия здравоохранению; ы) правовую защиту от любых незаконных форм дискриминации, связанных с состоянием здоровья, и) возмещение причиненного здоровью вреда; й) обжалование неправомерных решений и действий работников, учреждений и органов здравоохранения; и) возможность проведения независимой медицинской экспертизы в случае несогласия гражданина с выводами государственной медицинской экспертизы, применения к нему мер принудительного лечения и в других случаях, когда действиями работников здравоохранения могут быть ущемлены общепризнанные права человека и гражданина.

Безусловно, что такая комплексность полномочий, составляющих содержание права на охрану здоровья, достаточно широкой, однако далеко не исчерпывающей. И поэтому законодательством Украины может быть определено и другие права физических лиц в области здравоохранения. Для надлежащей реализации личного неимущественного права на здоровье государство, согласно Конституции Украины, гарантирует:

а) создание разветвленной сети учреждений здравоохранения;

б) организацию и проведение системы государственных и общественных мероприятий по охране и укреплению здоровья в) представление всем гражданам гарантированного уровня медико-санитарной помощи в объеме, который устанавливается Кабинетом Министров Украины г) осуществление государственного и возможности общественного контроля и надзора в области здравоохранения д) организации государственной системы сбора, обработки и анализа социальной, экологической и специальной медицинской статистической информации; е) установление ответственности за нарушение прав и законных интересов граждан в области здравоохранения.

Определенной гарантией здравоохранения также и предусмотрено в ст. 5 Основ законодательства о здравоохранении правило, согласно которому государственные, общественные или другие органы, предприятия, учреждения, организации, должностные лица и граждане обязаны обеспечить приоритетность здравоохранения в собственной деятельности, не наносить вред здоровью населения и отдельных лиц, в пределах своей компетенции оказывать помощь больным, инвалидам и пострадавшим от несчастных случаев, способствовать работникам органов и учреждений здравоохранения в их деятельности, а также выполнять другие обязанности, предусмотренные законодательством о здравоохранении. В случае же нарушения законных прав и интересов граждан в области здравоохранения соответствующие государственные, общественные или другие органы, предприятия, учреждения и организации, их должностные лица и граждане обязаны принять меры по восстановлению нарушенных прав защиты законных интересов и возмещения причиненного вреда .

Существенной гарантией является тот факт, что охрана здоровья в Украине обеспечивается системной деятельностью государственных и других организаций, предусмотренной Конституцией Украины и законом. При этом основу государственной политики здравоохранения формирует Верховная Рада Украины путем закрепления конституционных и законодательных основ здравоохранения, определение ее цели, главных задач, направлений, принципов и приоритетов, установления нормативов и объемов бюджетного финансирования, создания системы соответствующих кредитно-финансовых , налоговых, таможенных и других регуляторов, утверждения перечня комплексных и целевых общегосударственных программ здравоохранения. Существенную роль в обеспечении государственной политики здравоохранения играет и Президент Украины, который выступает гарантом права граждан на охрану здоровья, обеспечивает выполнение законодательства о здравоохранении через систему органов государственной исполнительной власти проводит в жизнь государственную политику здравоохранения и осуществляет иные полномочия, предусмотренные Конституцией Украины. Реализация государственной политики здравоохранения возлагается на органы государственной исполнительной власти. Так, в частности, согласно ч. 2 ст. 49 Конституции Украины для обеспечения охраны здоровья осуществляется государственное финансирование соответствующих социально-экономических, медико-санитарных и оздоровительно-профилактических программ. Такие комплексные и целевые программы на уровне государства разрабатываются и осуществляются Кабинетом Министров Украины. К основным из таких общегосударственных программ относят: Государственной программе развития производства медицинской техники в Украине на 2008-2012 годы, Программа профилактики и лечения артериальной гипертензии в Украине, Государственной комплексной программе «Сахарный диабет», Программа развития донорства крови и ее компонентов на 2002-2007 года, Программа профилактики и лечения стоматологических заболеваний на 2002-2007 г. г., Комплексная программа «Онкология» на 2002-2006 годы, Государственная программа обеспечения населения лекарственными средствами на 2004-2010 г. г., Межотраслевой комплексной программе «Здоровье нации »на 2002-2011 годы и т. д.. Определенной компетенцией в области здравоохранения наделены также и министерства, ведомства и другие центральные органы государственной исполнительной власти. Специально уполномоченным центральным органом исполнительной власти в области здравоохранения является Минздрав, компетенция которого определяется положением. В пределах предусмотренных законодательством полномочий государственную политику реализуют также местные органы государственной власти и органы местного самоуправления. Непосредственное здравоохранение населения обеспечивают санитарно-профилактические, лечебно-профилактические, физкультурно-оздоровительные, санаторно-курортные, аптечные, научно-медицинские и другие учреждения здравоохранения. Порядок создания и функционирования учреждений здравоохранения определяется действующим законодательством. Кроме разветвленной сети учреждений здравоохранения, государство поддерживает и поощряет индивидуальную предпринимательскую деятельность в области здравоохранения.

Учитывая приведенное выше, мы можем сделать вывод, что под правом на здоровье я как личным неимущественным правом следует понимать личное неимущественное право физических лиц в отношении владения здоровьем, как личным неимущественным благом, его использование в пределах, установленных законом, а также защиты собственного здоровья и в предусмотренных законом случаях - здоровье других физических лиц.